«Гражданская война после гибели СССР всё ещё длится, даже если мы её не замечаем». Продолжение интервью с военным историком Евгением Нориным о локальных конфликтах на постсоветском пространстве
Вторая война в Нагорном Карабахе закончилась вводом в регион российских миротворцев. Это довольно характерно для локальных конфликтов на территории бывшего СССР. Если изучать материалы об этих войнах, то создаётся ощущение, что во всех них, так или иначе, участвовала российская армия. Причём в этих конфликтах она выполняла роль того лесника, что в анекдоте про партизан всех выгоняет из леса. Получается, что Россия просто не может не участвовать в войнах на развалинах Советского Союза?
— Это всё большое наследие 90-х годов. Надо понимать, что тогда многие решения принимались ситуативно, и зачастую это вообще была инициатива снизу. Например, уже бывшая советская армия сама начала втягиваться в конфликты в Приднестровье и Таджикистане, прежде чем государство обдумало ситуацию и приняло собственные решения. Россия традиционно участвует в таких войнах, тем самым поддерживая своё влияние на постсоветском пространстве. И делает это весьма успешно. Тут надо заметить, что известные неприятности, связанные с войной в Чечне, — это один из немногих случаев, когда можно сказать, что Россия действительно облажалась.
Фото: Анастасия ЯковлеваВ Приднестровье российская армия срезала кровопролитие на взлёте. Таджикистан вообще как таковой был спасён нашими солдатами от коллапса. В Грузии заморозили статус-кво. В данном случае с Нагорным Карабахом произошла та же история. В тот самый момент, когда Армения готовилась к грандиозному кровопусканию, пришёл тот самый лесник и примирил всех под внимательным присмотром систем «Град». В конце концов, это работает.
Ещё такой момент: кроме нас, армян, азербайджанцев и турок, Карабах оказался никому не нужен. Да, Франция сейчас, когда война уже закончилась, озаботилась декларацией о признании независимости Карабаха в сенате в качестве решения декоративного и консультативного. Больше никто не озаботился вообще ничем.
Надо понимать, что Нагорный Карабах — это не Ирак. Это небольшая территория, с небольшим населением, где нет буквально ничего. Сама Армения страна маленькая и бедная, географическое положение у неё не сказать что поразительное. Поэтому Карабах остаётся в значительной степени нашим постсоветским междусобойчиком, в который не будут вмешиваться те же США. Только если там вдруг в Шуше не провозгласят исламское государство Закавказья и Прикаспия, где начнут резать людям головы. Тогда, конечно, все озаботятся.
Когда я стал интересоваться темой войн на территории СНГ, меня очень удивило, что зачастую этот хаос и кровавый кошмар устраивали и возглавляли не только бывшие советские функционеры и какие-то упоротые националисты, но и интеллигенция. В книге «Она развалилась» Она развалиласьОпубликованный в 2017 году сборник статей, посвящённый повседневной российской (советской) истории с 1985 по 1999 год, подготовленный журналистами, создателями одноимённого паблика «Вконтакте»: Евгением Бузевым, Станиславом Кувалдиным и Дмитрием Окрестом. в главе про Грузию в предисловии есть такой абзац:
«Среди Чеченских полевых командиров актёр драмтеатра Ахмед Закаев и поэт Зелимхан Яндарбиев. Главой Южной Осетии стал этнолог Людвиг Чибиров, а ставшего в 1991 году президентом независимой Грузии Звиада Гамсахурдию, переводчика Шекспира и Бодлера, низложили годом позже скульптор Тенгиз Китовани и кинокритик Джаба Иоселиани» (здесь авторы книги допустили ошибки: Тенгиз Китовани по профессии — художник, а Джаба Иоселиани был театроведом — прим. ред.).
В Грузии вообще так получилось, что судимого доктора наук и диссидента Гамсахурдию сверг трижды судимый вор в законе, и при этом доктор наук Иоселиани. В этот список можно добавить ещё одного доктора наук, хеттолога (специалиста по древним цивилизациям) Владислава Ардзинбу, вставшего у руля Абхазии, и президента Азербайджана Абульфаза Эльчибея — тоже судимого кандидата наук и диссидента. Это всё удивляет, потому что противоречит такому ещё советскому стереотипу, что интеллигент — это образованный и культурный человек, который жизнь ставит превыше всего, поэтому он никогда и ни за что не применит насилие и не начнёт проливать кровь. А тут как раз сверхобразованные и культурные люди развязали настоящую бойню. Причём не одну.
— Давайте будем честны: интеллигенты довольно часто оказываются весьма кровожадными людьми. В первую очередь, потому что им не хватает опыта столкновения с реальным физическим насилием в этой жизни. Это я не к тому, что всех интеллигентов надо в обязательном порядке посылать на лесоповал. Конечно, нет. Но именно в силу своего характера интеллигенция мыслит абстракциями и поэтому очень легко проливает кровь. Это мы наблюдали не один раз. Если посмотрим на то, кто идеологически оформлял душегубство французской революции или русской революции, то мы сплошь и рядом увидим людей хорошо образованных. Самых что ни на есть интеллигентных. Тем не менее, они так делали. Практика показала, что когда надо идеологически объяснить насилие, то тут у интеллигенции никаких комплексов не оказывается. Потому что для них это великая абстракция, а месить сапогами грязь и погибать будут совершенно другие люди. Так что это парадоксальным образом нормально. А Советский Союз разнесла и идеологически окаймляла этот процесс развала именно советская национальная и националистически настроенная интеллигенция.
Фото: Анастасия ЯковлеваКаждый раз эти грабли работают по одному и тому же принципу. В какой-то момент людям начинает казаться, что достаточно толкнуть хорошие речи, продемонстрировать силу и противная сторона тут же утрётся. Если взять те речи, которые, например, вели молдавские политики в конце 1980-х и украинские политики в 2014-м году, и вырезать из них все приметы места и времени, то их можно смело менять местами и никто не заметит подмены. Потому что во всех случаях это одно и то же: «У нас есть великая идея великого чего-либо, и все, кому это не нравится, должны заткнуться и перестать стоять на пути у прогресса, чтобы он в нашем понимании ни обозначал». История действительно учит тому, что никого ничему не учит. Поэтому каждый раз всё происходит по одному и тому же сценарию.
Действительно сценарии многих локальных войн очень похожи, если к ним присмотреться. Не является ли это всё следствием проблемы, что о чудовищных конфликтах на территории СССР обычные люди не знают практически ничего? Разве что про Чечню и Донбасс в силу понятных причин что-то слышали. Вы даже свою статью о гражданской войне в Таджикистане назвали «Незнаменитая война», хотя это был самый жестокий и кровопролитный конфликт из всех, что шли в СНГ Гражданская война в ТаджикистанеКонфликт, продолжавшийся с 1992 по 1997 год. По официальным данным, в ходе этой войны в Таджикистане погибло свыше 60 тысяч человек. Но эти цифры считаются заниженными, и, по некоторым подсчётам, реальное количество погибших может составлять от 100 до 150 тысяч человек..
— Это на самом деле абсолютно ужасно. Мы все обречены повторять эту пляску на одних и тех же граблях, если не займёмся плотнее изучением этой проблемы. Ведь это всё происходило на наших глазах, но, видимо, тема локальных войн была слишком травматичной, а их опыт оказался слишком неприглядным для широкой публики, раз их обсуждение просто замели под ковёр. Но не надо стесняться учиться даже на каких-то локальных историях. Когда я изучал войну в Приднестровье, у меня были донбасские флешбэки, потому что это, по сути, Донбасс до Донбасса. Конфликт на Востоке Украины повторял приднестровский во многих аспектах. Это странно и прискорбно, что никто никаких выводов в своё время не сделал и уроков не извлёк.
Фото: Анастасия ЯковлеваВажно ли изучать историю локальных конфликтов? Да, важно, потому что никогда не знаешь, что пригодится. Мы точно можем сказать, что вооруженные конфликты 90-х — это открытка многим. И они, так или иначе, оказались замороженными, и каждый по-своему ждёт следующего раунда.
Один из таких раундов состоялся буквально только что.
— Именно. На наших глазах реанимировались два конфликта — в Южной Осетии и Нагорном Карабахе. Но у нас есть ещё непризнанное Приднестровье, ещё непонятно, что делать со статусом Абхазии. С Крымом в своё время объехали на кривой козе, там, слава Богу, почти никто не погиб, а вот Донбасс уже не объехали. И сейчас вопрос с ними никуда не делся, он на повестке дня. При этом с Донбассом происходит то же самое вытеснение информации о войне куда-то на периферию.
В 2014 году это была просто модная тема, а сейчас её в России, по сути, заметают под коврик. Это мёртвая зона, вымороченная территория, которую редко упоминают. Это ужасно, ведь сама война никуда не делась. И люди никуда не делись. Как человек не совсем чуждый гуманитарного аспекта донбасской войны замечу, что когда кому-то отрывают ногу, то его реабилитация и жизнь с одной ногой — это теперь навсегда. Это не так, что один раз сделали красивый репортаж, написали «Спаси людей Донбасса», привезли ему гуманитарных продуктов и уехали. Человеку с этой одной ногой жить всегда. На более высоком уровне это тоже работает. Когда на территории бывшего СССР образуется куча непризнанных республик и в некоторых из них живут миллионы людей, то эта проблема надолго и её надо как-то решать.
Но зачастую оказывается, что у сторон не просто разные представления о справедливости, а вообще не получается свести к одной линии все условия. Если мы вспомним Чечню, то в конечном счёте там всё уперлось в то, что мы готовы были в очень широких пределах маневрировать, но при условии хотя бы формального признания Чечни частью Российской Федерации. Дудаев тоже был готов маневрировать в очень широких пределах, но при условии обязательного признания независимости Чечни.
Как раз насчёт Чечни: у вас готовится к выходу двухтомник об этой войне, руководитель проекта «Цифровая история» Егор Яковлев даже называл вас в одном ролике главным исследователем этого конфликта у нас в стране. Можете прояснить вот какой момент, который вы уже немного упоминали в нашем разговоре. К 1994 году, когда события на Северном Кавказе вошли в терминальную фазу, у российских дипломатов и военных уже имелся опыт участия в локальных конфликтах, причём весьма удачный: основные события в Таджикистане уже разрешены, замирено Приднестровье. То есть понимание, как в этих условиях работать и маневрировать, имелось. При этом наши власти в Чечне совершали все те же ошибки, которые допускали правительства других стран, где разгорались локальные конфликты. Как так получилось?
— Чечня, как это ни странно, оказалась наиболее сложным вызовом того времени. Там попытались использовать весь арсенал тех же методов, которые использовали в других локальных конфликтах. И все эти методы последовательно, один за одним, не сработали. Это связано со спецификой именно Чечни, чеченского общества и внутричеченского конфликта. Потому что к моменту официального начала война там шла уже не первый год и были сотни погибших. Но это была внутричеченская тема. Здесь же свою роль сыграла системная недооценка угрозы и занятость России другими внутренними проблемами. Чечня действительно оказалась сложнее Таджикистана и Приднестровья, потому что там был сильно смещён баланс между теми силами, на которые можно было опереться, и непосредственно противником. Также имела место категорическая недооценка возможной силы сопротивления.
Ритуальный танец зикр у президентского дворца. Грозный, 1994. Фотограф: Сергей ТетеринОпыт успешного разрешения постсоветских локальных конфликтов здесь оказал медвежью услугу. Мы видели, что можно подогнать артиллерию, нанести удар и всех замирить, как в Приднестровье. Или что можно ввести в город танки, там все обкакаются и разбегутся, как было в Баку в 1990-м. Можно было сформировать «дружественные бандформирования» против недружественных и ими выиграть войну, как это было в Таджикистане. В Чечне попробовали всё это. Сначала накачать антидудаевскую оппозицию инструкторами и вооружением. Попробовали — не сработало. Решили договориться. Попробовали — не сработало. Наконец, попытались провести массированную военную операцию, но тут, повторюсь, радикально недооценили решимость и силу противоположной стороны. Её просто не смогли вовремя отследить. Это либо в минус нашей родной разведке, за то что она просто не сумела дать надёжные сведения, либо тем политикам, которые эти сведения получали, но не придали им значения. Мы это уже вряд ли узнаем. Стенограмм принятия решения о вводе войск в Чечню у нас нет, а люди, принимавшие в этом участие, частично уже умерли. А те, что ещё живы, дают не совсем совпадающие ответы.
Солдаты и офицеры российской армии, управлявшие бронетехникой во время штурма Грозного в ноябре 1994 года, в плену у сторонников Джохара Дудаева. 1994. Фотограф: Сергей ТетеринТо есть с Чечнёй не получилось, потому что там изначально планка проблем была выставлена выше, чем обычно. И никто вовремя этого не заметил. Тут ещё надо понимать, что Чечня была не единственным кризисом на тот момент. Одним из первых переговорщиков по этой проблеме был небезызвестный Руцкой Александр Владимирович РуцкойС 10 июля 1991 года по 25 декабря 1993 года вице-президент Российской Федерации. Первый и единственный человек в истории России, занимавший этот пост.. Но когда он закончил свою работу в Чечне, самому Руцкому до участия в маленькой гражданской войне в Москве оставался год (речь идёт о событиях октября 1993 года, которые закончились расстрелом из танков Белого дома — прим. ред.). И не про Чечню у него тогда голова болела. И у Ельцина тоже.
Ещё у российской стороны с Чечнёй в первую войну была проблема в том, что не могли выработать единую стратегию и её придерживаться. В Чечне за несколько лет попробовали договориться с Дудаевым, свергнуть его с помощью дружественных чеченцев, свергнуть с помощью тайной операции, провести массированную войсковую операцию, ещё раз договориться с Дудаевым, ещё раз повоевать, ещё раз договориться, но уже не с Дудаевым. Раз десять меняли стратегию с 1992 по 1996 год.
На этом фоне вторая чеченская кампания выглядит просто торжеством последовательности. Тогда было принято несколько принципиально важных решений, начиная от поддержки клана Кадыровых и чеченизации конфликта, заканчивая принципом «амнистия сдавшимся, петля всем прочим» и вливанием в республику денег на её восстановление. И эта птица-тройка не менялась от начала до конца, несмотря ни на какие тактические факапы, провалы, и даже несмотря на физическое убийство Кадырова-старшего. Надо отдать должное такой последовательности.
Батальон ВДВ на марше. Шатойский район, Чеченская республика. Февраль 1996 года. Фотограф Александр НеменовТакой подход вызвал забавную реакцию на Западе. Мне очень нравится фраза, которую я всегда цитирую, она принадлежит Джоссу Микенсу из Колумбийского университета. Он писал, что русская стратегия был настолько брутальной, что им даже неприятно признать, что она оказалась успешной, потому что нельзя так, это жестоко и нехорошо. Но было бы очень интересно посмотреть на этих очаровательных людей с их гуманистическим подходом, если бы им пришлось разрешать чеченский кризис. У нас его осилили именно такими методами.
Буквально в самом конце своей книги «Под знамёнами демократии. Войны и конфликты на развалинах СССР» вы пишите о том, что эти локальные войны парадоксальным образом говорят о том, что даже спустя тридцать лет Советский Союз продолжает разваливаться. Можно ли тогда говорить о неверности тезиса, что СССР распался без гражданской войны? Что эта самая гражданская война была, и, хуже того, она идёт по сей день, просто это не одна большая война, а множество малых конфликтов?
— Этот тезис, что гражданской войны не было, в корне неверен. Ведь Гражданская война, которая шла после 1917 года, тоже не была единым конфликтом красных и белых. Там было намного больше сторон. Просто были две эпических, грандиозных силы и множество локальных конфликтов на местах. Слава богу, что, когда распался Советский Союз, у нас не случилось гражданской войны именно внутри России. Если бы такое произошло, то, естественно, мы бы знали грандиозное противостояние в нашей стране и кучу конфликтов на периферии.
С Югославией случилась та же самая история. Там был один крупнейший конфликт — распад Боснии и драма с сербскими анклавами в Хорватии. Но на периферии этого конфликта были ещё более мелкие столкновения. Просто они либо кончились быстро, либо оказались менее кровавыми. Хотя Косово доигрывали ещё долго, и небольшая война между албанцами и Македонией потом тоже была. Так что у нас не уникальная история, но общий смысл такой, что Советский Союз давно распался, но этот распад продолжился дальше.
Проблема в том, что все эти конфликты заморожены, но не разрешены. Война в Нагорном Карабахе сейчас заморожена на новой стадии. Но нельзя сказать, что карабахский конфликт разрешён, закончен и закрыт. Про Абхазию и Южную Осетию тоже всё непонятно. На Донбассе просто идёт война. Да, там не убивают десятки людей в день, как это было на пике, но конфликт продолжается. Но всё это предстоит ещё решать, и эта гражданская война после гибели СССР всё ещё длится, даже если мы её не замечаем.
***
Читайте также: Первую часть интервью с Евгением Нориным, посвящённую итогам прошедшей только что войны в Нагорном Карабахе.
История программиста из Березников, которой воевал на Донбассе на стороне ополчения.
Репортаж с показа документального фильма об Александре Стефановском — погибшем на Донбассе ополченце из Перми.
Новость о передвижной выставке Ельцин-центра «На войне. Размышления о Первой чеченской» (18+), которая проходила в феврале этого года в Центре городской культуры.
Рассказ Екатерины Вороновой о поездке в современную Чечню, где женщины боятся мужчин, мужчины — друг друга, и все — Рамзана.
Локальные конфликты на территории бывшего СССР и РФ
30 сентября 2015 года Россия начала военную кампанию в Сирии. После окончания Второй мировой СССР и потом Россия участвовали в десятках военных операций, в которых несли потери. От Китая и Кубы до Анголы и Чехословакии — где и чего добились российские вооруженные силы — в спецпроекте «Ъ»
Нагорный Карабах
В конце 1980-х обострился армяно-азербайджанский конфликт вокруг Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) с преимущественно армянским населением, входившей в состав Азербайджанской ССР. 20 февраля 1988 года совет депутатов НКАО обратился к руководству СССР, Армянской и Азербайджанской республик с просьбой о передаче Нагорного Карабаха Армении. Политбюро ЦК КПСС ответило отказом, что привело к массовым акциям протеста в Ереване и Степанакерте, к нарастанию конфликта, а потом к погромам как среди армянского, так и азербайджанского населения. Силы МВД СССР и войск Закавказского военного округа проводили акции по разведению и разоружению участников.
После распада Советского Союза конфликт перерос в масштабные военные действия. Обе стороны использовали вооружения, полученные в результате раздела советского военного имущества, оставшегося на их территориях. В мае 1994 года стороны подписали Бишкекский протокол о прекращении огня, который действует до сих пор. В результате конфликта Азербайджан фактически потерял контроль над Нагорным Карабахом и считает регион оккупированной территорией.
В ходе трехлетней войны стороны потеряли убитыми от 15 тыс. до 25 тыс. человек, более 25 тыс. получили ранения, сотни тысяч мирных жителей покинули места проживания. По уточненным на 1 января 1999 года данным, потери частей Советской армии и внутренних войск МВД СССР и России, привлекавшихся для разъединения конфликтующих сторон,— 51 человек.
Территория: Нагорный Карабах
Период: 1988–1994 годы
Продолжительность: 6 лет
Задействованные силы СССР/России: части СА и внутренних войск МВД СССР
Потери: 45 человек ВВ МВД, 6 человек СА
Верховный главнокомандующий: Михаил Горбачев
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Северная Осетия и Ингушетия
4 июня 1992 года ВС РФ принял закон об образовании Ингушской Республики без определения границ, что привело к обострению территориальных споров между Ингушетией и Северной Осетией по поводу Пригородного района (переданного в состав Северной Осетии после депортации чеченцев и ингушей в 1944 году). В ночь на 31 октября 1992 года на его территории начались межнациональные столкновения. В продолжавшихся до 5 ноября боях участвовали осетинские и ингушские вооруженные формирования. Для разведения противоборствующих сторон в зону конфликта была введена сводная группа войск Северо-Кавказского военного округа и внутренних войск МВД РФ.
По данным прокуратуры РФ, в период вооруженного конфликта с обеих сторон погибли 583 человека (включая 27 военнослужащих), ранены свыше 900 человек, пропал без вести 261 человек. Более 60 тыс. проживавших в Пригородном районе ингушей были вынуждены покинуть свои родные места.
Территория: Северная Осетия и Ингушетия
Период: 31 октября—4 ноября 1992 года
Продолжительность: 4 дня
Участники: Северная Осетия / Ингушетия
Задействованные силы СССР/России: войска СКВО и ВВ МВД РФ (12,5 тыс.)
Потери: 27 человек (22 Минобороны, 5 МВД)
Верховный главнокомандующий: Борис Ельцин
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Приднестровье
В 1990 году Приднестровская Молдавская Республика провозгласила свою независимость от Молдавской СССР.
23 июня вместе с батальоном спецназа ВДВ в Тирасполь прибыл генерал-майор Александр Лебедь, которому было поручено взять ситуацию под контроль. Он возглавил базировавшуюся на территории Молдавии и Приднестровья с советских времен 14-ю гвардейскую общевойсковую армию и заявил, что отныне она будет сохранять вооруженный нейтралитет: «Мы достаточно сильны для того, чтобы дать отпор кому угодно… Пока нас трогать не будут, и мы никого трогать не будем».
21 июля 1992 года президенты России и Молдавии Борис Ельцин и Мирча Снегур подписали «Соглашение о принципах мирного урегулирования вооруженного конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдова». Оно предусматривало создание зоны безопасности и введение в регион трехсторонних миротворческих сил.
За время конфликта с обеих сторон погибли, по разным оценкам, 800–1000 человек. Потери российских военнослужащих, находившихся в зоне конфликта и принимавших участие в миротворческой деятельности,— 21 солдат и 3 офицера. Конфликт фактически заморожен до сих пор.
Территория: Приднестровье
Период: март—август 1992 года
Продолжительность: 5 месяцев
Участники: Молдавия / Приднестровье
Задействованные силы СССР/России: части 14-й армии, спецназ ВДВ
Верховный главнокомандующий: Борис Ельцин
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Таджикистан
После распада СССР в Таджикистане обострились политические и клановые противоречия. К лету 1992 года началась полномасштабная гражданская война между сторонниками власти и вооруженной оппозицией. Дислоцированная в республике российская 201-я мотострелковая дивизия подвергалась нападениям противоборствующих группировок, пытавшихся завладеть ее оружием и военной техникой. Участились нападения на погранотряды со стороны Афганистана. В ночь на 13 июля 1993 года одна из российских застав была практически полностью уничтожена отрядом исламской оппозиции, были убиты 24 пограничника.
После этого инцидента решением Минобороны РФ 201-я МСД была доукомплектована, в ее состав включили 41-ю вертолетную эскадрилью, 2-й отдельный реактивный дивизион. Также была создана авиационная группировка ВВС России в Таджикистане. В сентябре 1993 года в Москве было подписано соглашение о формировании коллективных миротворческих сил СНГ в Таджикистане, в состав которых вошла 201-я МСД и подразделения от республик Казахстан, Киргизия и Узбекистан.
Война продолжалась до 1997 года, одновременно с 1994 года прошло несколько раундов межтаджикских переговоров. 27 июня 1997 года в Москве президент Эмомали Рахмонов и лидер Объединенной таджикской оппозиции Саид Абдулло Нури подписали соглашение об установлении мира и национального согласия.
По разным оценкам, в ходе гражданской войны в Таджикистане погибли от 60 тыс. до 150 тыс. человек. В ходе столкновений на границе, нападения на воинские части и выполнения миротворческой деятельности Россия потеряла убитыми, умершими и пропавшими без вести 302 военнослужащих. В 1999 году Россия и Таджикистан договорились о создании на базе 201-й мотострелковой дивизии российской военной базы (действует с 2004 года).
Период: 1992–1997
Продолжительность: 5 лет
Участники: таджикские власти / оппозиционные группировки
Задействованные силы СССР/России: 201-я мотострелковая дивизия (6 тыс.), группа погранвойск в Таджикистане (20–25 тыс.)
Потери: 302 человека, из них 104 пограничника
Верховный главнокомандующий: Борис Ельцин
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Южная Осетия
В конце 1980-х в Грузии и Южной Осетии активизировались национальные движения. Осенью 1990 года, после прихода к власти в Грузии Звиада Гамсахурдии, руководство Южной Осетии взяло курс на создание независимой республики. В ночь на 6 января 1991 года руководство Грузии ввело в столицу автономии Цхинвали подразделения милиции и национальной гвардии, начались вооруженные столкновения и блокада региона. Боевые действия продолжались до середины 1992 года.
24 июня 1992 года президент РФ Борис Ельцин и председатель Госсовета Грузии Эдуард Шеварднадзе подписали Дагомысское соглашение о принципах урегулирования конфликта. На его основе в июле в республику были введены совместные смешанные российско-грузинско-осетинские миротворческие силы (по одному мотострелковому батальону численностью 500 военнослужащих). От России миротворческие функции выполняли соединения и воинские части 58-й армии Северо-Кавказского военного округа.
С ноября 1990-го по июль 1992 года в результате конфликта погибли свыше 3 тыс. мирных жителей. В ходе выполнения мероприятий по стабилизации обстановки в регионе российские военнослужащие потеряли 46 человек, в том числе Минобороны — 34, МВД — 6, ФСБ — 6 человек.
С 1992 года Южная Осетия оставалась фактически независимым государственным образованием. Грузинские власти продолжали рассматривать ее как административную единицу Цхинвальский регион, но активных шагов по установлению контроля над ним не предпринимали. Все это время в регионе оставались российские миротворцы (см. главу «Понуждение Грузии к миру»).
Территория: Южная Осетия
Период: январь 1991-го—июль 1992-го
Продолжительность: 1,5 года
Участники: Южная Осетия / Грузия
Задействованные силы СССР/России: военнослужащие в составе смешанных миротворческих сил (500 человек)
Потери: 46 человек
Верховный главнокомандующий: Михаил Горбачев, Борис Ельцин
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Абхазия
В конце 1980-х на сходах абхазского населения стали выдвигаться требования о выходе Абхазии из состава Грузии, начались первые столкновения грузин и абхазов. В 1992 году после ввода войск Грузии на территорию республики противостояние переросло в вооруженный конфликт. С обеих сторон были убиты несколько тысяч человек, сотни тысяч покинули свои дома.
В августе 1992 года в Гудауту был переброшен 345-й парашютно-десантный полк, который занимался эвакуацией российских курортников и семей военнослужащих (вывезли 4,3 тыс. человек), охраной военных объектов. 14 мая 1994 года грузинская и абхазская стороны подписали Соглашение о прекращении огня и разъединении сил. В июне в зону конфликта были введены Коллективные силы по поддержанию мира, укомплектованные только российскими военнослужащими. Их основой стал 345-й полк (позже преобразован в 10-й отдельный парашютно-десантный полк миротворческих сил). Миротворческий контингент прекратил деятельность в Абхазии с 1 сентября 2008 года, в Гудауте осталась 7-я российская военная база.
Территория: Абхазия
Период: 1992–1994
Продолжительность: 2 года
Участники: Абхазия / Грузия
Задействованные силы СССР/России: ВДВ, миротворческий контингент (1 800 человек)
Потери: 73 человека
Верховный главнокомандующий: Борис Ельцин
Вывод: советские и российские войска были непременными участниками локальных конфликтов на территории бывшего СССР
Конфликты на постсоветском пространстве
В Армении продолжаются массовые гражданские акции, которые уже привели к отставке премьер-министра и роспуску правительства. Волнует ли россиян новая «бархатная революция» на территории бывшей республики СССР? Боятся ли они, что события в Армении пойдут по украинскому сценарию? И как в целом предлагают строить отношения с ближайшими соседями? Читайте в новом исследовании института общественного мнения «Анкетолог».
Результаты исследования
Знаете ли Вы о протестах, происходящих в настоящий момент в Армении?
Как Вы считаете, как повлияет смена власти в Армении под давлением протестующих на отношения с Россией?
Как Вы думаете, насколько вероятно превращение протестов в Армении в аналог событий на Украине?
По Вашему мнению, число протестов и вооруженных конфликтов на территории республик бывшего СССР в ближайшем будущем (2-3 года) увеличится или уменьшится?
Как Вы считаете, какие конфликты на территории республик бывшего СССР в настоящее время являются наиболее острыми?
По Вашему мнению, каковы основные причины конфликтов на территории республик бывшего СССР?
Как Вы считаете, при каком условии наиболее вероятно может прекратиться гражданский конфликт на территории Украины?
По Вашему мнению, как можно оценить отношения России с бывшими республиками СССР?
Какие из бывших республик СССР (не включая Россию) Вы считаете наиболее успешными и стабильными?
Какие из бывших республик СССР (не включая Россию) Вы считаете наименее успешными и стабильными?
Как Вы считаете, какую политику должна проводить Россия по отношению к бывшим республикам СССР?
По Вашему мнению, проекты объединения республик бывшего СССР в «Союзное государство» или «Евразийский союз» реальны в настоящий момент или утопичны?
По Вашему мнению, с какими бывшими республиками СССР России стоит ввести визовый режим, а с какими — открытые границы?
Если бы Вам предложили пожить некоторое время в любой республике бывшего СССР, какую бы из них Вы выбрали?
Согласно результатам нашего исследования, 19% россиян хорошо знают о протестах в Армении, 62% знают о них лишь в общих чертах, а еще 19% — не знают вовсе. Большинство опрошенных (58%) уверены, что смена власти в Армении никак не повлияет на отношения этой страны с Россией. В улучшение межгосударственных отношений после этих событий верят лишь 8%, при этом 35% считают, что отношения изменятся в худшую сторону. Более того, существенная часть опрошенных (39%) считает высокой вероятность превращения протестов в Армении в аналог событий на Украине, и гораздо меньше респондентов (28%) склоняются к тому, что это маловероятно.
Конфликты на постсоветском пространстве
По мнению 54% россиян, число конфликтов и вооруженных протестов на территории бывшего СССР в ближайшие годы увеличится, уменьшения их количества ждут лишь 9%.
Мы также спросили респондентов, какие конфликты на постсоветском пространстве, по их мнению, сегодня являются наиболее острыми. Так, 32% упомянули конфликт между Арменией и Азербайджаном в Нагорном Карабахе, 23% — противостояние между Грузией с одной стороны и Абхазией и Южной Осетией — с другой. Конфликт между Молдовой и Приднестровьем отметили 16%. Однако подавляющее большинство (88%) ожидаемо назвало наиболее острым гражданский конфликт внутри Украины.
Больше половины россиян (56%) считают главным условием прекращения этого конфликта полную смену украинской власти, 18% уверены, что разрешить его сможет выход ДНР и ЛНР из состава Украины, 5% — что решение, напротив, в возвращении этих территорий в состав Украины. Примерно столько же опрошенных видят решение конфликта в вводе миротворческих сил и установлении буферной зоны (4%), остальные 15% считают, что помочь в этом смогут дипломатические решения мирового сообщества о прекращении или замораживании конфликта.
Отметим, что в свободных комментариях к этому ответу респонденты указывали и такой вариант — «свернуть конфликт поможет прекращение вмешательства России в дела соседнего государства».
В числе самых популярных причин возникновения конфликтов на территории бывшего СССР респонденты назвали внешние усилия иных стран (58%), политические и гражданские противоречия внутри страны (48%), спорные территории или территориальные притязания (38%).
Отношения России с соседями
Наиболее «близкой» нашей стране республикой бывшего СССР россияне назвали Беларусь. Количество опрошенных, которые назвали эту страну дружественной, в 42 раза превышает количество тех, кто назвал ее недружественной (83% и 2% соответственно). Также большинство россиян назвали дружественными республиками Казахстан (74%), Армению (68%), Азербайджан (64%), Киргизию (63%), Узбекистан (55%) и Таджикистан (51%). Единственными странами на постсоветском пространстве, которые большинство россиян назвало «нейтральными» по отношению к нам, стали Молдова и Грузия.
Наиболее враждебным государством по отношению к России респонденты ожидаемо назвали Украину — 76%. Также в целом недружественными респонденты назвали все прибалтийские государства — Латвию, Литву и Эстонию.
Достижения и неудачи республик бывшего СССР
Наиболее успешными государствами на постсоветском пространстве, исключая нашу страну, россияне чаще всего называли Беларусь (70%) и Казахстан (54%). Реже всего респонденты называли Молдову (4%), Таджикистан (3%) и Украину (2%).
Наименее успешной республикой бывшего СССР респонденты чаще всего называли Украину (69%), Таджикистан (38%) и Молдову (31%), реже всего — Казахстан (8%), Азербайджан (9%) и Беларусь (10%).
В заключительной части исследования мы попросили респондентов указать, какую страну на постсоветском пространстве они бы выбрали, если бы им было предложено пожить в ней некоторое время. Чаще всего россияне называли Беларусь (38%) и Грузию (9%). По 5% голосов набрали Казахстан, Эстония и Латвия. Остальные государства не набрали статистически значимых результатов. Стоит отметить, что ровно четверть россиян (25%) признались, что остались бы только в России.
Выборка исследования
Было опрошено 1309 респондентов, из них: 53,8% — женщины, 46,2% — мужчины. Возраст: 18–30 лет — 24,8%, 31–45 лет — 34,5%, 46–55 лет — 21,8%, старше 55 лет — 19%. Распределение по федеральным округам: ЦФО — 27,8%, СЗФО — 11,1%, ЮФО — 10,3%, СКФО — 5,7%, ПФО — 18,8%, УФО — 8,8%, СФО — 13,2%, ДВФО — 4,0%. Погрешность при 95% доверительной вероятности составляет 2,7%.
Локальные национальные и религиозные конфликты на пространстве бывшего СССР в 1990-е гг.
Тема: Локальные национальные и религиозные конфликты на пространстве бывшего СССР в 1990-е гг.
Цель: показать причины, ход и последствия основных национальных, политических и религиозных конфликтов на территории бывшего СССР
План:
Зарождение межнациональных конфликтов
3. Примеры межнациональных конфликтов в СССР в 90-е гг. (Якутия, Казахстан, Нагорный Карабах; в Латвии, Литве, Эстонии; на Украине, в Белоруссии и Молдавии; на Северном Кавказе и в других территориях.
4. Конфликты в Средней Азии после распада СССР.
Межнациональные отношения.
Официальная национальная политика в СССР исходила из принципов «дружбы народов» и «пролетарского интернационализма/ В период существования СССР считалось, что проблем в межнациональных отношениях не существует, дружба народов СССР нерушима и крепка. И этому действительно немало примеров: победа в Великой Отечественной войне, восстановление народного хозяйства после войны, строительство Ташкента после землетрясения 1962 года, поднятие целины и др.
Но помимо положительных фактов имели место и отрицательные, которые породили кризис в отношениях между народами многонационального государства. В таком многонациональном государстве ,как СССР, всегда были сильны национальные проблемы:
Многие малочисленные народы не имели своих автономий , что не позволяло им эффективно решать проблемы экономического развития, национальной культуры, социальной сферы ( из 100 народов в СССР автономией обладали 53)
В стране фактически осуществлялась русификаторская политика в отношении национальных окраин. На протяжении существования Советской власти не всегда учитывались особенности духовной жизни населения, традиции. Теоретические установки на форсированное сближение наций вели к игнорированию национальной культуры, к свертыванию обучения в школах на родном языке и повсеместному переходу на русский язык, слабое распространение имел национальный язык, мало было национальных школ и других детских учреждений.
Тех, кто стремился развивать национальную культуру, обвиняли в буржуазном национализме.
Во время проведения коллективизации, индустриализации подрывалась не только любовь к земле и труду, но и национальное достоинство.
Огромные потери понесли все народы из-за массовых сталинских репрессий и депортации из родных мест.
Результатом бездумной миграционной политики стало разбавление местного населения приезжими людьми других национальностей. Это было очень заметно в Прибалтике, Молдавии, Казахстане, некоторых районах Северного Кавказа. В то же время, русский народ, составляющий основное большинство населения страны, по уровню жизни занимал одно из последних мест в государстве.
В Прибалтике были сильны тенденции к отделению от СССР, поскольку коренное население в своей основе не признавало законности присоединения Литвы, Латвии и Эстонии к Советскому Союзу в 1940 году. Сепаратистские тенденции существовали и в других районах страны, эти настроения подогревались отсутствием фактической самостоятельности как союзных, так и автономных республик.
В национальных отношениях также обострялись противоречия, связанные с нарушением экономических основ равноправия ( монокультурное развитие экономики, как, например, в Узбекистане производство хлопка при значительном отставании других отраслей экономики), ростом числа безработных (Средняя Азия, Казахстан).
Но всё же в целом национальную политику советского руководства не следует считать полным провалом.
Краткие теоретические сведения
Ведение в новый материал
После распада СССР отделившиеся республики создали Содружество Независимых Государств, надеясь на взаимную поддержку, выручку и развитие тесных политических, экономических и культурных связей. Договорную основу СНГ составил Устав, принятый 22 января 1993 г., а международную юридическую основу формирования системы интеграционного сотрудничества бывших советских республик – Договор о создании Экономического союза СНГ, подписанный в Москве 24 сентября 1993 г. Но годы существования Содружества показали, что большинство надежд не оправдалось, так как после получения независимости все союзные республики должны были разделить собственность, создать свою политическую систему, ввести самостоятельные денежные единицы, а также установить таможенные границы. На фоне всего этого формировались территориальные, политические и этнические конфликты, разрыв хозяйственных связей, спады производства, неустойчивость национальных валют.
Зарождение конфликтов. Конец 1980-х – начало 1990-х гг. ознаменовался сложными и противоречивыми по сути и своей значимости событиями. И самым грандиозным явилось исчезновение такого государства, как СССР. Вместо него появились 15 самостоятельных государств, среди которых и Российская Федерация. В России разрушилась прежняя политическая система, поменялись соотношения форм собственности, изменилась система социальных отношений.
Конфликты стали реальностью в связи с резким обострением межнациональных отношений в бывшем СССР со второй половины 1980-х гг.Националистические проявления в ряде республик насторожили центр, но никаких действенных мер по их предотвращению предпринято не было.
Первые беспорядки на этнополитической почве произошли весной 1986 г.в Якутии, а в декабре этого же года – в Алма-Ате. Затем последовали демонстрации крымских татар в городах Узбекистана (Ташкенте, Бекабаде, Янгиюле, Фергане, Намангане и др.). Началась эскалация этнических конфликтов, приведших к кровопролитию (Сумгаит, Фергана, Ош). Зона конфликтных действий расширилась. В 1989 г. возникло несколько очагов конфликтов в Средней Азии, Закавказье. Позднее их огонь охватил Приднестровье, Крым, Поволжье, Северный Кавказ. Только за период с 1988 по 1991 гг. на этнической почве в бывших советских республиках произошло более 150 конфликтов, в том числе около 20, повлекших человеческие жертвы.
В 1985 г. СССР принял курс на «перестройку», «гласность», «ускорение» и «общественное обновление»; понимаемые как признаки демократизации общества. Это должно было привести к национальному самосознанию народов.
Якутия Первые открытые массовые выступление прошли в знак несогласия с сокращавшимся из года в год числом национальных школ и стремлением расширить сферу применения русского языка. В начале 1986 года под лозунгами «Якутия – для якутов», «Долой русских!» состоялись студенческие демонстрации в Якутске. Попытки Горбачева ограничить влияние национальных элит вызвали еще более активные протесты в ряде республик.
В 1986 г. во главе Казахстана находился 75-летний Д. Кунаев. Московское правительство понимало, что там необходима смена власти, и назначили первым секретарем Г. Колбина. Однако казахи ожидали, что все будет происходить демократическим путем, и были недовольны решением Москвы. 17 декабря значительные массы студенческой и рабочей казахской молодежи вышли на улицы и площади Алма-Аты. Подавлением волнений руководила непосредственно Москва, которая в экстренном порядке прислала в Алма-Ату свои войсковые подкрепления, милицию, пожарные части. Им удалось разогнать митингующих, избивая и поливая тех холодной водой из брандспойтов. В ходе трагических событий 17-18 декабря несколько человек погибло, множество людей было ранено и травмировано. Весть о разгоне демонстрации всколыхнула весь Казахстан, во многих городах республики прошли аналогичные выступления, также силой подавленные властями.
С 23 по 25 мая 1989 г. в различных регионах Ферганской области произошли групповые нападения на турок-месхетинцев. В ходе столкновений пострадало 58 человек.
Беспорядки удалось пресечь только к концу июня, но в марте 1990 г. в Паркенте новая вспышка, снова на той же почве.
4 июня 1990 г. произошла Ошская резня (противостояние узбеков и киргизов). Бесчинства удалось предотвратить лишь 8 июня силами МВД и ОМОНа.
Краткие теоретические сведения о национальном конфликте в Армении и Азербайджане
В период существования СССР возник межнациональный конфликт между Арменией и Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха — автономной области в составе Азербайджана. 74% ее населения составляли армяне. Поскольку их жалобы на неравноправное положение игнорировались, в Карабахе в 1988 г. был проведен референдум. Большинство его участников высказались за присоединение области к Армении. В 1991 г. Нагорный Карабах провозгласил независимость и, опираясь на помощь Армении, сформировал боеспособную армию. В 1992- 1994 гг. развернулись полномасштабные военные действия, в результате которых армянские и карабахские войска заняли часть территории Азербайджана. Другой конфликт, возникший на постсоветском пространстве и до сих пор сохраняющий остроту, связан с восточной частью Молдавии — Приднестровьем. Значительное количество его населения составляют русские и украинцы.
Националистические силы, пришедшие к власти в Молдавии, провозгласили ее государственным языком румынский и взяли курс на объединение с Румынией. В ответ на это Приднестровье в 1990 г. декларировало создание Приднестровской Молдавской Республики. В 1991 г., было заявлено о независимости Приднестровья. В результате и в Молдавии, и в Приднестровье стали создаваться собственные воинские формирования. В 1992 г. между ними начались боевые действия. Крайне сложная ситуация возникла на территории Грузии, также являющейся многонациональным государством. В 1990 г. Абхазия объявила о своем суверенитете. На ее территории с 1991 г. начались вооруженные столкновения. Автономная республика в составе Грузии — Южная Осетия в 1990 г. также выдвинула требования о своем преобразовании в союзную республику.
Большие трудности возникли в среднеазиатских государствах СНГ, особенно в Таджикистане. Здесь в 1992 г. на почве межклановых и религиозных противоречий вспыхнула кровопролитная гражданская война. Сторонники исламизации Таджикистана получали поддержку религиозных фанатиков из Афганистана. Мусульманские экстремисты проникали и на территорию других среднеазиатских стран СНГ.
Выборы 1990 года ясно показали намерения союзных республик. Начался «парад суверенитетов»: 9 марта Декларацию о суверенитете принял Верховный Совет Грузии, 11 марта – Литвы, 30 марта – Эстонии, 4 мая – Латвии, 12 июня – РСФСР, 20 июня – Узбекистана, 23 июня – Молдавии, 16 июля – Украины, 27 июля – Белоруссии.
Выводы. Началась разработка нового Союзного договора.
Знать термины: СНГ; локальные конфликты; национальный конфликт, постсоветское пространство; Советский Союз, демократизация общественной жизни; суверенитет, исламский фундаментализм; «парад суверенитетов»; распад единого государства; Союзный договор; Содружество Независимых Государств (СНГ).
Задание
1. Используя справочную литературу, раскрыть значение понятий: «постсоветское пространство», «суверенитет», «национальный конфликт». 2. Показать развитие межнационального конфликта между Арменией и Азербайджаном. 3. Раскрыть содержание конфликта между Молдавией и Приднестровьем. 4. Охарактеризовать вооруженные конфликты между Грузией и Абхазией, между Грузией и Южной Осетией. Каковы причины и последствия этих вооруженных конфликтов? 5. Показать события гражданской войны в Таджикистане в 90-е годы ХХ в. 6. Заполнить таблицу:
Таблица. Локальные национальные и религиозные конфликты на территории бывшего СССР
|
Причины, характер, последствия международных конфликтов на постсоветском пространстве Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»
ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ
ПРИЧИНЫ, ХАРАКТЕР, ПОСЛЕДСТВИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТОВ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Токарев И.А.
Токарев Иван Андреевич — магистрант, кафедра государственного управления и национальной безопасности, Российская академия народного хозяйства и государственной службы, г. Москва
Аннотация: в статье рассматривается проблематика международных конфликтов на постсоветском пространстве и дается оценка миротворческой деятельности России, проанализированы достижения и проблемы российского миротворчества на разных этапах эволюции сопредельных с Российской Федерацией государств, рассмотрены основные направления деятельности Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). На богатом фактическом материале постсоветского гражданского пространства обсуждаются актуальные проблемы зарождения и последствия международных конфликтов.
Ключевые слова: миротворчество, гуманитарная интервенция, конфликты на постсоветском пространстве, миротворческие операции, ОДКБ, региональная безопасность, этносоциальные и этнополитические конфликты.
1991 год является лишь точкой начала распада СССР — в реальности этот процесс происходит и сейчас на наших глазах, а современные конфликты на постсоветском пространстве являются подтверждением этого. По оценке экспертов, именно конфликты сейчас являются сдерживающей силой, которая не дает бывшим советским республикам полностью завершить «бракоразводный процесс».
Генеральный директор Российского совета по международным делам (РСМД) Андрей Кортунов, выступая накануне на пресс-конференции в Москве, обратил внимание, что исторические процессы протекают медленнее, поэтому подписание в декабре 1991 года Беловежского соглашения не может считаться датой распада СССР полном смысле этого слова.
После ликвидации СССР его республикам предстояло реализовать сложнейшую задачу — создать национальные государства. При этом значимая история государственности была лишь у четверых — России, Армении, Грузии и Литвы. Большинство остальных впервые получили независимость в пределах действующих границ лишь четверть века назад.
Сейчас можно сказать, что все страны более-менее справились с поставленной задачей и смогли создать действующие национальные государства. Вот только их ставка на безусловную независимость не сыграла, да и не могла сыграть в столь сложном и турбулентном регионе, как постсоветское пространство.
К тому же мировые тенденции регионализации и интеграции не прошли стороной и страны СНГ — в них тоже появился запрос на участие в наднациональных проектах, особенно в области экономики и безопасности. У них был выбор между российскими проектами (Евразийская интеграция и ОДКБ) и европейскими (ЕС и НАТО). И вот тут сложилась очень интересная ситуация — большинство стран провозгласили евроатлантические стремления, однако ни у кого, кроме Балтии, эти стремления не привели к успеху. И поэтому сейчас, 25 лет спустя после выхода из-под российского крыла, они снова туда стремятся. Максимум, что готов предложить ЕС — минимальный допуск на европейский рынок при параллельном полном открытии рынка для европейских товаров. Причем попытки переориентировать собственные производства на европейские рынки практически бессмысленны — в ЕС совершенно иные стандарты (переоборудование под которые требует огромных
средств и вложений), а также серьезнейшая политика протекционизма. Неудивительно, что со временем большая часть постсоветских стран начала разворачиваться назад к России и приняла участие в российском проекте евразийской интеграции. Причин тому множество. СНГ как переговорная площадка для стран бывшего Союза. Во-первых, это теснейшие экономические связи. И дело тут не только в трудовых мигрантах, которые работают в России, а на их деньги живут семьи дома. Абсолютное большинство государств бывшего СССР продолжают зависеть от российского рынка, а некоторые попросту не могут существовать без него. Во-вторых, это социально-культурные связи. Несмотря на десятилетия развития местного национализма на постсоветском пространстве до сих пор ощущается присутствие «русского мира». Практически во всех странах продолжают смотреть российские телеканалы (если их, конечно, не запретили), а без знания русского языка местной молодежи сложно найти хорошую работу. Да, это, скорее, остаточное культурное наследие, но это базис для реальной интеграции. По сути, на сегодняшний день главный вызов евразийскому проекту идет не со стороны Евросоюза, а от отсутствия внятной стратегии развития. Например, выбора между экстенсивным и интенсивным вариантом ЕАЭС. Ряд российских (и не только) чиновников агитируют за первый, призывая включить в процесс евразийской интеграции максимальное число постсоветских стран, даже если они к этой интеграции пока не готовы. Однако в этом случае проект рискует повторить ошибку ЕС. Не менее важным вопросом для стран региона является безопасность. Прежде всего, от внешних угроз. Страны Средней Азии все последние десятилетия живут под Дамокловым мечом вторжения из Афганистана (и иногда этот меч опускался), Армения опасается Турции, Азербайджан — Ирана, а Белоруссия — попыток НАТО решить вопрос с «последним диктатором Европы». Однако куда более серьезные риски, по мнению всех государств, исходят от их внутренних конфликтов или же от соседей. Для чего и как НАТО ищет сторонников среди грузинских студентов. На первый взгляд, у всех есть выбор метода обеспечения коллективной безопасности — они могут либо войти в западный проект (НАТО), либо отдать предпочтение российскому (ОДКБ). Однако, при ближайшем рассмотрении выясняется, что альтернативы нет. Возможности НАТО по защите тех стран постсоветского пространства, которые не стали членами альянса, вызывают большое сомнение. Во-первых, потому что входящие в НАТО государства не готовы посылать солдат на защиту далеких и мало кому известных среднеазиатских или даже южнокавказских стран — операция в Ливии (куда более близком и важном для ЕС государстве) показала уровень решимости альянса. Именно поэтому ряд среднеазиатских государств плюс Армения сделали выбор в пользу ОДКБ, а неприсоединившиеся пока страны (Азербайджан и Узбекистан) тоже склоняются к московскому проекту коллективной обороны. Войти туда Баку мешает конфликт с Ереваном, а Ташкенту — действующая доктрина нейтралитета. Что же касается Грузии, Молдавии и Украины, то эти страны не хотят входить в ОДКБ в силу страхов перед Россией (хотя концепция связывания потенциального агрессора обязательствами в рамках общей системы коллективной безопасности была бы весьма интересной). Командующий США: мы не ожидали действий РФ в Южной Осетии и Сирии Проблема в том, что и в НАТО их не ждут. Формально, конечно, им туда путь не заказан (а определенные силы на Западе, заинтересованные в обострении конфликта с Москвой, регулярно рождают заявления из серии «вам бы только день простоять да ночь продержаться, а потом вы в НАТО»), однако де-факто альянс не готов брать на себя обязательство вступить в конфликт с Москвой из-за ошибок элит постсоветских стран образца августа 2008-го. До тех пор, пока существует конфликт на Донбассе, непризнание независимости Южной Осетии и Абхазии, а также проблема Приднестровья, эти страны в НАТО не войдут. И в итоге получается, что они вообще вне всяких систем коллективной безопасности. В Грузии и Молдавии уже осознают сложившуюся коллизию и ищут из нее выход, однако на Украине
66
понимания пока не наблюдается. Даже несмотря на заявления европейцев и американцев из серии «вы сами по себе», украинская власть пытается убедить население, что Запад поддерживает Киев в борьбе против «российской агрессии». Изменить эту ситуацию может только тотальное разочарование украинского населения в последствиях Майдана. И, судя по глубине и остроте этих последствий, ждать осталось недолго.
Безопасность со времен СССР подразумевала военно-оборонительную защищенность, и понимание безопасности к экономической плоскости для России носит специфический характер.
Сложность или возможно недопонимание всей важности изучения разработок теоретико-методологических основ безопасности для принятия превентивных мер не только для государственной безопасности (суверенитет, целостность государственного строя и т.д.), но и для социально-экономической сферы. Проявление недостаточного внимания к проблеме безопасности социально -экономического аспекта, привело СССР к разрушению изнутри (отсутствие разработок экономических категорий и индикатор в социально-экономической сфере) и с непосредственным воздействием внешних факторов.
Основными факторами распада СССР, можно назвать не обоснованное ассигнование на вооружение (здесь хочется заметить, что существующая в то время гонка вооружения давала все поводы на эти ассигнования, но нерациональность ассигнований не дала ожидаемых результатов) объемные затраты валюты на импорт фуражного зерна и т.д.. Критическое состояние платежного баланса страны и ошибки руководства страны привело к распаду СССР [1, с. 157-174].
Этнополитические, этносоциальные и этноконфессиональные конфликты играют в современном мире все более значительную роль. Их число постоянно растет, что связано как с общей трансформацией мирового порядка, так и с кризисом и переформатированием государства-нации. Важно отметить, что острота и сложность этнополитических конфликтов во многом связана с тем, что они являются конфликтами не только интересов, но и различных систем ценностей, различных мировоззрений. Для регулирования таких конфликтов требуется и выявление их внутренних причин, и учет интересов каждой из сторон, и понимание того, что стоит за декларируемыми целями и претензиями. Необходимо ясное видение фундаментальной природы тех принципиальных мировоззренческих и ценностных различий, что характеризуют позиции сторон этнополитического конфликта и обусловлены уникальностью как их традиционного жизненного уклада, так и траектории модернизационной трансформации. Именно поэтому практическое разрешение и урегулирование многих конфликтов оказывается чрезвычайно сложной, затратной и долговременной задачей, требующей больших усилий и значительных интеллектуальных, социокультурных и материальных ресурсов [2, с. 384].
В современную эпоху глобализации и регионализации внутриполитические и внешнеполитические факторы возникновения, эскалации и регулирования различного рода конфликтов тесно переплетены и взаимосвязаны. Это в полной мере относится и к этнополитическим конфликтам, в которых стороны конфликта для достижения своих целей используют в качестве ресурса политической мобилизации этническую идентичность [3, с. 8-28.]. Так, в случае конфликтов в бывшей Югославии (включая Косово), в Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии, а также на территории Украины этносоциальные и этноконфессиональные противоречия были и остаются основным ресурсом конфликтности. Но динамика и управление этими конфликтами в решающей степени зависят от внешнеполитических факторов; игнорировать эту их роль было бы некорректно как с научно-теоретической, так и с практически-политической точки зрения. Ключевой характеристикой сегодняшнего мира являются доминирование доктрины глобального миропорядка (с региональными обертонами) и глобальной же ответственности мировых лидеров (с соответствующими претензиями
67
«региональных держав» на свою долю ответственности и влияния). В этой ситуации решающим признаком перехода того или иного вида конфликтности из латентной в открыто проявившуюся, зрелую фазу оказывается политизация движущих этим конфликтом противоречий (этнических, социальных, конфессиональных и т.п.). Именно переход конфликта в плоскость политики делает его значимым для внешних игроков и создает предпосылки и механизмы их участия в нем (в первую очередь -соответствующие политические силы, включая несистемную, и даже вооруженную оппозицию), более того, стимулирует попытки этих внешних игроков «содействовать» такой политизации.
Вместе с тем для целого ряда государств современного мира внешнеполитическое или военное вмешательство в этнополитические конфликты в других странах является эффективным способом преодолеть внутренние, в том числе этносоциальные размежевания и расколы в собственном обществе и таким образом сплотить нацию перед лицом нередко специально конструируемого и продвигаемого с помощью медийных и PR-технологий образа «внешнего врага». Сегодня анализ роли внутриполитических и внешнеполитических предпосылок возникновения, эскалации и регулирования конфликтов, рассматриваемых по отдельности, в качестве автономных факторов, как это было традиционно принято в политологии и теории международных отношений ХХ в., оказывается малопродуктивным, не способным выявить всю сложность, глубину и многомерность процессов развития этносоциальных и этнополитических конфликтов. А с практически-политической точки зрения, без понимания важной роли внешнеполитических факторов невозможно эффективное регулирование и предотвращение эскалации таких конфликтов, превращения их в международные.
Важно отметить, что во всех перечисленных выше конфликтах, наряду с противоборствующими сторонами в лице представителей различных этносов и конфессий, непосредственно вовлеченными участниками были также США и государства Европейского союза. Существенно то, что в большинстве этих конфликтов западные государства во главе с США использовали не только грубую военную силу (в том числе и в формате так называемых «гуманитарных интервенций»), но и ресурсы «мягкой силы», включая широкое информационное и пропагандистское воздействие на сознание населения тех стран, где разворачивались конфликты, давление или подкуп части правящей элиты, финансирование и материальное оснащение одной из сторон конфликта, а также разнообразные приемы политического и дипломатического давления.
В то же время не следует упрощать ситуацию и акцентировать внимание только на внешнеполитической и военной роли США и Запада в целом. Существует целый ряд конфликтов, где внешнеполитическое участие принимают многие другие государства. Классическим и весьма актуальным примером является гражданская война в Сирии, которая началась весной 2011 г. В сирийском конфликте, помимо США и стран Европейского союза, важную внешнеполитическую, финансовую и военную роль играют также Россия, Турция, Саудовская Аравия, Катар, Иран и ряд других стран. Еще одним примером такого многостороннего внешнеполитического участия является конфликт на территории Украины, в который активно вовлечены и США, и страны Европейского союза, и Россия, а в последнее время все больший интерес к нему проявляет и Турция. На анализе этого последнего конфликта мы подробнее остановимся позже, а здесь лишь отметим, что в новой властной конфигурации, складывающейся в Украине после государственного переворота в феврале 2014 г., решающее значение приобретает этнополитический ресурс национальной консолидации. Поэтому данный конфликт будет также рассмотрен в ряду других конфликтов с этнической составляющей на постсоветском пространстве.
Украинский, как и многие другие конфликты такого типа, свидетельствует о том, что в условиях современной глобализации внутри — и внешнеполитические
68
факторы глубоко взаимодействуют друг с другом, что ведет в итоге к усугублению конфликта, к превращению его из внутреннего этносоциального и этнополитического — в международный.
Возникновение и эскалация этносоциальных конфликтов на постсоветском пространстве, превращение их в конфликты этнополитические тесно связаны с процессами распада Советского Союза и с последующим обострением межнациональных отношений в новых независимых государствах, образовавшихся на территории бывших советских республик.
Во-первых, в советский период границы между бывшими союзными республиками носили во многом административный характер и многократно менялись в угоду конъюнктурным проектам внутриполитического конструирования, что искусственно усиливало полиэтничность и этническую «чересполосицу» почти во всех новых независимых государствах. К особенно драматическим последствиям эта политика привела в странах Балтии, а также в Грузии, Украине и Молдавии, претендующих на построение национального государства на основе доминирующей «титульной» нации, а то и на моноэтнической основе. В результате многие группы населения в государствах СНГ и в странах Балтии в одночасье стали либо представителями «страны-оккупанта» (значительная часть русских в Латвии и Эстонии, изначально лишенных права на гражданство и принуждаемых «заслужить» его), либо инокультурными меньшинствами, сопротивляющимися ассимиляции и потому нежелательными для «титульной нации» (абхазы и южные осетины в Грузии, армяне в Азербайджане и др.). Именно выбор стратегии построения этнонации в полиэтническом обществе стал важнейшей причиной обращения нового политического класса этих стран к этнополитике как ключевому ресурсу нациестроительства.
Характерное исключение на постсоветском пространстве демонстрирует Россия, осознанно и последовательно отвергающая (по крайней мере, на федеральном уровне) использование этнического ресурса во внутренней политике [4, с. 54-64.]. При этом миграционные процессы, которые происходили и происходят во многих странах СНГ, не только не уменьшили напряженность в межэтнических отношениях, но в целом ряде случаев усилили ее, повышая градус социальной неудовлетворенности несправедливостью политики государственного строительства по отношению к этническим меньшинствам в этих государствах.
Во-вторых, сами процессы нациестроительства в этих новых независимых государствах, формирование в них новых политических институтов и новой национальной (или национально-государственной) идентичности, как правило, осуществляются в формах, ведущих к обострению этнополитических конфликтов. Это, в частности, объясняет непоследовательность и противоречивость государственной политики идентичности стран СНГ и Балтии, стремящихся одновременно сформировать собственную национальную идентичность, выстраиваемую, как правило, на «капитализации» развода с Россией, и солидаризироваться в самоидентификации с новым «старшим товарищем», будь то ЕС, США или даже, в особых случаях, Турция.
Концепция системы коллективной безопасности предусматривает обязательства каждого государства гарантировать безопасность других государств — участников этой системы коллективной безопасности. По точному замечанию К.П. Саксена (Индия), «агрессивное и незаконное использование силы одной нацией против другой будет встречено совместной силой всех других наций, действующих по правилу «один за всех и все за одного». Следовательно, исходными положениями теории системы коллективной безопасности выступают следующие постулаты:
а) если против какого-то государства будет совершена агрессия, то государство, подвергшееся нападению, получит всяческую (в том числе и военную) помощь от других государств — членов данной системы коллективной безопасности;
б) если какое-то государство совершит агрессию против какого-либо другого государства — участника регионального соглашения, то оно встретит отпор со стороны всех государств — членов данного соглашения.
Цели региональных организаций — обеспечение международного мира и безопасности — определяют и принципы, на которых должны строиться региональные системы коллективной безопасности.
Во-первых, международный договор, на основании которого создается региональная организация, должен быть открытым для всех государств данного географического района. Защита того или иного района от агрессии будет тем эффективнее, чем больше государств станет участниками соглашения о создании системы коллективной безопасности. Закрытый характер соглашения не может отвечать условиям создания системы коллективной безопасности, замкнутые группировки уже сами по себе создают угрозу миру.
Во-вторых, государства — участники региональной организации коллективной безопасности обязаны решать возникающие между ними споры только мирными средствами.
Список литературы
1. Мчедлова М.М. Социокультурные смыслы политики: новая логика интерпретации и религиозные референции. Полис. Политические исследования, 2016. С. 157-174.
2. Россия в глобальной политике. Новые правила игры без правил. Лукьянов Ф. отв. ред. Москва. Эксмо, 2015. 384 с.
3. Семененко И.С. Политика идентичности и идентичность в политике: этнонациональные ракурсы, европейский контекст. Полис. Политические исследования, 2016. № 4. С. 8-28.
4. Лапкин В.В. Проблемы национального строительства в полиэтнических постсоветских обществах: украинский казус в сравнительной перспективе. Полис. Политические исследования, 2016. № 4. С. 54-64.
5. Волова Л.И. Принцип территориальной целостности и неприкосновенности в современном международном праве / Л.И. Волова; отв. ред. В.К. Собакин; Рост. гос. ун-т. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1981. 191 с.
6. Права человека в вооруженных конфликтах: проблемы соотношения норм международного гуманитарного права и международного права прав человека: Монография / Русинова В.Н. М.: Статут, 2015. 384 с.
7. Интеграция, сотрудничество и развитие на постсоветском пространстве: Монография / Е.Д. Халевинская. М.: Магистр: НИЦ Инфра-М, 2012. 200 с.
8. Права человека в вооруженных конфликтах: проблемы соотношения норм международного гуманитарного права и международного права прав человека: Монография / Русинова В.Н. М.: Статут, 2015. 384 с.
9. Международные отношения: традиции русской политической мысли: Учебное пособие / А.П. Цыганков. М.: Альфа-М: нИц ИНФРА-М, 2013. 336 с.
Последняя постсоветская война — Россия в глобальной политике
Профессиональным военным, историкам, конфликтологам, специалистам по международным отношениям еще предстоит детально проанализировать обстоятельства украинского кризиса. Однако уже сейчас можно выявить его важнейшие военно-политические и военно-технические особенности и влияние на аналогичные вооруженные конфликты, особенно на постсоветском пространстве.
Война, «гибридная» во всем?
«Вполне благополучное государство за считанные месяцы и даже дни может превратиться в арену ожесточенной вооруженной борьбы, стать жертвой иностранной интервенции, погрузиться в пучину хаоса, гуманитарной катастрофы и гражданской войны». Это выдержка из научного доклада начальника Генерального штаба ВС России генерала армии Валерия Герасимова на собрании Академии военных наук в феврале 2013 года. Фактически еще за год до операции в Крыму и последующих событий главный российский военачальник почти пророчески представил то, что случилось на Украине.
Генерал Герасимов отметил особенности будущих вооруженных конфликтов, напрямую перекликающиеся с событиями в Крыму и на юго-востоке Украины. «Акцент используемых методов противоборства смещается в сторону широкого применения политических, экономических, информационных, гуманитарных и других невоенных мер, реализуемых с задействованием протестного потенциала населения. Все это дополняется военными мерами скрытого характера, в том числе реализацией мероприятий информационного противоборства и действиями сил специальных операций. К открытому применению силы зачастую под видом миротворческой деятельности и кризисного реагирования переходят только на каком-то этапе, в основном для достижения окончательного успеха в конфликте». Чем не сюжет из новейшей истории постсоветского пространства или процессов на Ближнем Востоке?
Доклад начальника российского Генштаба вплоть до начала операции в Крыму привлек внимание лишь немногих военных экспертов. Но после известных событий он стал широко цитироваться, особенно в западной печати, выступая удобным аргументом, позволяющим причислить украинский кризис к так называемым «гибридным войнам», сочетающим политические, экономические, информационно-пропагандистские (формально невоенные) меры с дозированными и/или скрытными действиями военного характера. Военная составляющая «гибридных войн» преимущественно реализуется силами специального назначения и элитными подразделениями или же, наоборот, иррегулярными, «квазигосударственными» или частными вооруженными формированиями.
При этом надо подчеркнуть, что концепция «гибридной» («нелинейной», «асимметричной», «неконвенциональной») войны – не изобретение генерала Герасимова или исключительно российская военная разработка. Концепция «гибридных войн» в последние годы достаточно активно разрабатывалась и на Западе, просто именно России удалось апробировать ее в таких масштабах.
Впрочем, вряд ли можно предполагать, что российский Генштаб реально готовил взятие Крыма, а тем более последующие события на юго-востоке Украины еще в феврале 2013 года. Даже если в недрах его Главного оперативного управления конвертик с надписью «Крым» лежал по соседству с планом реагирования на возобновление боевых действий в Карабахе или на гипотетический кризис в Арктике. Такова специфика работы военных профессионалов. Если они хорошо знают свое дело, то пытаются приспособиться к новым видам и формам войн и вооруженных конфликтов на самых различных театрах военных действий. Однако обычно генералы готовятся к прошедшей войне. Но это в лучшем случае – в худшем лишь к парадам и бюджетным баталиям.
К примеру, готовься почти четверть века украинские генералы хотя бы к прошедшим войнам (чему их учили еще в советских военных училищах и академиях), то они все равно не нашли ответа на «гибридные» или асимметричные операции в Крыму или осаде Славянска весной 2014 года. Но к широкомасштабной «антитеррористической операции» (или гражданской войне, в зависимости от политических пристрастий) против пророссийских ополченцев ЛНР/ДНР украинская армия была бы готова намного лучше. Ведь примерно с конца июня, возобновившись после инаугурации Порошенко, АТО по своему характеру фактически приобрела характер классических боевых действий, т.е. того, чему хотя бы в теории учили нынешних украинских генералов или полковников в советских или уже «незалежных» военных училищах.
Украинский кризис как исключительно «гибридную войну» корректно рассматривать применительно лишь к первому этапу его военной фазы: операции в Крыму и действиям Стрелкова-Гиркина в апреле-июне на Донбассе. Далее масштабы стали другими. «Гибридная война» комбинировалась с почти рутинными войсковыми операциями и существенным даже по мировым меркам использованием бронетехники и артиллерии, хотя и с относительно небольшим вовлечением авиации.
Одна из особенностей украинского конфликта – его беспрецедентно быстрая эскалация. Буквально за несколько недель операция специального назначения российских войск в Крыму переросла, через акции гражданского неповиновения на юго-востоке Украине, в локальную полурегулярную операцию на северо-западе Донбасса (осада Славянска и окрестностей). Затем вооруженный конфликт вылился в масштабные бои между регулярной украинской армией и полупартизанскими отрядами ДНР/ЛНР. Наконец, уже в середине августа произошло практически нескрываемое вовлечение регулярных российских войск, которые силами нескольких мотострелковых и воздушно-десантных батальонных тактических групп окружили южную группировку украинских войск в Донбассе с катастрофическими для ВСУ последствиями (Иловайский котел). А это уже что-то большее, чем «гибридная война».
Во многом украинский кризис повторял специфические и концептуальные особенности развития предыдущих постсоветских конфликтов 1990-х и 2000-х годов. Однако, учитывая масштабное военно-техническое вовлечение российской армии, он стал событием глобального значения и фактически поводом для начала новой (или «квази») холодной войны.
Кадры с мест сражений на полях Луганска или городских боев в Донбассе создают ощущение машины времени, напоминая о «позднесоветских» и «раннепостсоветских» политических процессах конца 1980-х – начала 1990-х годов. Спустя четверть века на Украине по обе стороны линии фронта вновь появляется знакомый по большинству постсоветских этнополитических конфликтов образ боевика-добровольца, зачастую сочетавшего высокую степень идеологизированной и националистической мотивации с не вполне чистой личной биографией и нескрываемыми бизнес-интересами. Феномен днепропетровского губернатора Игоря Коломойского, которому приписывают укомплектование и содержание нескольких украинских добровольческих батальонов, или российского олигарха Константина Малофеева, фактически оплатившего апрельский рейд Стрелкова-Гиркина на Славянск, являются лишь наиболее яркими примерами.
Более того, украинский кризис чем-то напоминает войны позднеевропейского феодализма с их частными армиями из разномастных ландскнехтов, наемников и отставных военных самой различной этнической, идеологической и социальной принадлежности. Как и тогда, военная логика конфликта порой подменяется соображениями иного, в первую очередь политического, а также репутационного и пропагандистского порядка, превращаясь в некую «асфальтную войну» за дороги и города или кабинетные игры на картах. Таковым, к примеру, было стремление украинских войск в июне-июле взять Донбасс и Луганск в огромные клещи вдоль российско-украинской границы, чтобы прервать снабжение ополченцев оружием и припасами из России. Эта операция была инициирована не столько украинским Генштабом, понимавшим военные и ресурсные ограничения армии для реализации столь масштабной операции, сколько политическим видением нового руководства страны. Ее результатом стало двойное окружение украинских войск вдоль границ с Россией и образование так называемого «Южного котла» в районе Амвросиевки. Тем самым украинцы повторили ошибку грузин в августе 2008 г., когда военная целесообразность обхода Цхинвали и стремительного прорыва на север с целью блокады Рокского туннеля были принесены в жертву политическим соображениям и желаниям Михаила Саакашвили быстрее водрузить грузинский флаг в столице Южной Осетии.
В условиях отсутствия сплошной линии фронта и четкой идентификации не/лояльности местного населения для конфликтующих сторон важнее становилось уже не столько разгромить противника, сколько поднять знамя в том или ином «ключевом» населенном пункте. Обычно это происходило после долгой и кровопролитной осады, например, Славянска, или штурма Луганска и Иловайска, или же продолжительных попыток пророссийского ополчения овладеть Донецким аэропортом. А затем участники АТО нередко были вынуждены покинуть занятый пункт, чтобы не оказаться в окружении, как это случилось под Иловайском в конце августа.
«Позднефеодальная» стилистика, когда наиболее боеспособными силами являются иррегулярные добровольческие формирования романтиков-националистов или частные отряды олигархов или криминальных авторитетов, не является спецификой украинского конфликта. На постсоветском пространстве у Гиркина, Коломойского и Малофеева были предшественники. Например, известный грузинский криминальный авторитет Джаба Иоселиани. Со своей военизированной структурой «Мхедриони» – важнейшим актором гражданской войны в Грузии в 1991–1992 гг. и грузино-абхазского конфликта 1992–1993 гг. – он был едва ли не главной политической фигурой Грузии начала 1990-х гг., пока Эдуард Шеварднадзе постепенно не прибрал к рукам все нити управления страной. Аналогичный пример – бывший премьер-министр Азербайджана Сурет Гусейнов. До карабахского конфликта он служил директором фабрики по обработке шерсти, а с началом боевых действий на свои средства сформировал мотострелковый полк и даже стал командиром корпуса на начальном этапе войны в Карабахе.
Впрочем, важное отличие украинского кризиса – то, что первоначально этнополитическая компонента в нем не превалировала, хотя уже весной 2014 г. налицо было идейное и идеологическое противостояние антироссийски настроенных жителей западной и центральной Украины и русскоязычных жителей Донбасса. Евромайдан стал благоприятной почвой для зарождения на Востоке повстанческого движения скорее в политическом и идеологическом смысле, а не в этнокультурном. Основными факторами оказались фрагментация государства и силовых структур, насильственная смена режима, чувство страха и фрустрация от потери выходцами с Востока традиционных рычагов в Киеве и во всей Украине, депрессивные социальные условия. Одновременно по схожим причинам шло формирование вооруженных добровольческих отрядов и на стороне новой украинской власти (преимущественно из-за паралича прежних силовых структур), и укомплектование ими батальонов Национальной гвардии.
«Гибридной войной» (или асимметричным конфликтом, смотря какую терминологию предпочитают использовать исследователи) кризис на Украине явился не только и не столько в силу комбинации скрытых форм ведения боевых действий – вовлечения спецназа или элитных подразделений ВС РФ при поддержке добровольцев и иррегулярных подразделений из лояльного местного населения и бывших сотрудников силовых структур, которые противостояли украинским добровольческим батальонам и регулярной украинской армии. Динамика развития конфликта с самого начала демонстрировала как ресурсную, так и статусную асимметрию участников и вовлеченных сторон: Запад и Украина против России, обвиняющие друг друга в нелегитимности новое центральное правительство и власти ДНР/ЛНР, и т.д. Статусно-ресурсная асимметрия – это вообще одна из особенностей практически всех постсоветских конфликтов.
Ну и наконец, если рассматривать украинский кризис в военно-политических категориях глобального масштаба (равно как в устоявшемся широком общественном восприятии), то это скорее уже не «гибридная», а так называемая proxy или периферийная война (другое употребляемое название – «война по доверенности») между геополитическими центрами. В этом смысле украинский кризис в лучших традициях холодной войны является полем глобального противоборства ядерных сверхдержав – России и США. С учетом фактора взаимного ядерного сдерживания, не позволяющего двум державам столкнуться в прямом военном противоборстве, нынешний конфликт имеет все основания войти в историю как очередная периферийная война, подобно войнам в Корее, Вьетнаме, Афганистане и на Ближнем Востоке. Впрочем, надо также учесть, что в случае с украинским кризисом мотивация России для вовлечения в конфликт существенно больше, чем Соединенных Штатов и стран ЕС, так как Украина воспринимается Москвой как сфера жизненно важных интересов.
Военно-техническая составляющая
По характеру и методам силового противоборства украинский конфликт был «гибридным» как концептуально, так и в чисто военной и военно-технической сферах. Достижения военно-технической мысли последних двух десятилетий – беспилотники, цифровые системы связи, целеуказания и контроля, современные компактные противотанковые и зенитные ракетные комплексы соседствовали с громоздкими бронетанковыми и механизированными подразделениями, плотно насыщенными артиллерией самого различного назначения и калибров (как во время противостояния ОВД и НАТО конца 1980-х гг.).
Это вполне объяснимо: на момент распада Советского Союза Украина с дислоцированными на ее территории стратегическими вооружениями обладала третьим в мире ядерным (после Соединенных Штатов и России) и четвертым конвенциональным военном потенциалом (после США, России и Китая). В составе трех бывших советских военных округов на Украине насчитывалось около 6500 танков, десятки тысяч БМП, БТР, артиллерийских систем, 1100 боевых самолетов. Даже через двадцать лет, после массовой распродажи Украиной по всему миру своей военной техники, ее количество все еще впечатляло. На начало 2014 г. в войсках было около 700 единиц выпускавшихся на Харьковском танковом заводе и по этой причине выбранных в качестве основного танка украинской армии Т-64 различных моделей и десяток новых «постсоветских» Т-84У «Оплот» (а также законсервированных на базах хранения порядка 2500 Т-64, Т-80, Т-72 и танков старых моделей), свыше 2500 БМП и БТР и свыше 2000 артиллерийских систем (почти столько же хранилось на складах). По сравнению со многими постсоветскими конфликтами стороны были лучше оснащены бронетехникой и артиллерией.
С украинской стороны в боях принимала участие преимущественно военная техника и вооружение (ВВТ) в лучшем случае выпуска начала 1990-х гг., существенную часть которых составляла техника бывших соединений Советской Армии в Восточной Европе, после распада ОВД частично выведенная на Украину. Например, такого рода базой хранения был Артемовск в Донецкой области, куда в начале 1990-х гг. была передислоцирована развернутая мотострелковая дивизия из Венгрии, насчитывающая свыше 220 танков и сотни единиц БМП, БТР и артиллерийских систем. Однако в боях на стороне украинской армии принимали участие раритетные БРДМ-2, БТР-60ПБ, артиллерийские системы Д-30 и Д-20 и иная техника 1960-х и даже 1950-х годов.
Небольшое исключение составляла разработанная или произведенная на предприятиях украинского ВПК уже в постсоветское время военная техника (БТР-3 и БТР-4, танки Т-64БМ «Булат» и Т-84У «Оплот», некоторые виды стрелкового вооружения, противотанковых ракетных установок и гранатометов), являвшаяся модернизацией советских предшественников. Лишь к концу лета на вооружении украинской армии и отрядов Национальной гвардии наряду с импровизированными бронеавтомобилями собственного производства появились современные беспилотники, системы связи, радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и целеуказания, а также легкое и стрелковое оружие западного производства.
В начальный период конфликта ополченцы также были вооружены в основном оружием советского производства из военных гарнизонов украинской армии на юго-востоке или поставленным с российских военных складов. Примечательно, что вплоть до середины лета из России по очевидным причинам поставлялось вооружение и военная техника преимущественно тех образцов, которые имелись у украинской армии (например, давно снятые с вооружения российской армии и находящиеся на складах Т-64 – основные танки украинской армии). Однако по мере эскалации конфликта у ополченцев появляются новые образцы современного российского вооружения, например, противотанковые и зенитные установки, гранатометы, бронетехника. С учетом последующего вовлечения армейских подразделений впервые в боевых действиях на Украине были использованы модернизированные российские танки Т-72Б3 и даже Т-90С, реактивные системы залпового огня «Смерч» и «Торнадо-Г», БТР-82А и «Тигр», некоторые другие виды ВВТ.
Защита и мобильность бронетехники советского производства (как и ее модернизированных аналогов), предназначенной для ведения массовых боевых действий в условиях противостояния НАТО и ОВД на центральноевропейском театре, оказались недостаточно эффективными в условиях применения современных противотанковых боеприпасов. По предварительным оценкам, потери бронетехники с украинской стороны составили свыше 100 танков и 200 БМП, БТР и других боевых бронированных машин (ББМ), а также около 80 артиллерийских орудий и РСЗО. Примерно две трети составили безвозвратные потери ВВТ. Не менее серьезными были потери бронетехники и артиллерии у ополченцев и поддерживающих их российских войск.
На этом фоне для украинской стороны серьезную значимость приобретали вопросы логистики и снабжения, особенно ремонт и восстановление военной техники. Несмотря на доставшиеся еще с советских времен крупнейшие производственные мощности по ремонту и производству практически всех видов военной техники, состояние ВПК Украины на начало 2014 г. ненамного отличалось от состояния украинской армии. Лишь к моменту заключения осеннего перемирия украинский ВПК оказался в состоянии не только проводить ремонт и восстановление, но и выпускать мелкими партиями новые образцы ВВТ. У ополченцев была только одна сложность в снабжении – политическая. Частота и объем поставок из так называемого «Военторга» полностью зависели от политических подходов Москвы к развитию ситуации на юго-востоке. Однако когда ВВТ на Донбасс поставлялось, то уже в объемах, вполне достаточных для противодействия украинской армии и отрядам Национальной гвардии.
По уровню использования авиации украинский кризис хотя и превосходил большинство постсоветских конфликтов (в частности абхазский, карабахский, приднестровский), но существенно уступал операции НАТО в Косово в 1999 г. и действиям российской авиации в двух чеченских войнах и августовском конфликте 2008 г. с Грузией. В первую очередь это объяснялось низким уровнем боеготовности и технического состояния украинских ВВС, а также значительными потерями украинской авиации. К началу 2014 г. в строевом составе украинских ВВС насчитывалось 170–180 боевых самолетов (примерно столько же находилось на складах и на консервации). ВВС Украины включали около 80 истребителей МиГ-29 (при этом 46 МиГ-29 базировались в Крыму, были захвачены российскими войсками в марте и впоследствии возвращены в разукомплектованном состоянии), и только четверть из них оставалась в рабочем состоянии. Из примерно 24 истребителей-перехватчиков Су-27 только несколько машин могли подняться в воздух. Аналогичная ситуация и с насчитывающими до 36 машин бомбардировщиками Су-24. Штурмовая авиация была в несколько лучшем состоянии, располагая примерно двумя десятками боеспособных самолетов Су-25. Однако именно Су-25, активно применявшиеся против наземных целей, и понесли наибольшие потери: сбито или потеряно в результате аварий семь или восемь штурмовиков. ВВС Украины потеряли также как минимум один или два бомбардировщика Су-24, два истребителя МиГ-29, один истребитель Су-27, один разведывательный самолет Ан-30, один военно-транспортный Ан-26, а также сбитый над Луганским аэропортом военно-транспортный самолет Ил-76 с десантниками на борту.
Начиная с боев под Славянском, с конца апреля – начала мая было сбито до восьми ударных вертолетов Ми-24 различных моделей и примерно такое же число транспортно-десантных Ми-8. Плотная насыщенность ополченцев ПЗРК и малокалиберными зенитно-артиллерийскими системами привела к большим потерям среди армейской авиации Украины. Во второй половине лета украинские Ми-24 уже почти не принимали участия в боевых действиях, подтвердив высокую уязвимость вертолетов данного семейства в локальных конфликтах. Например, из 12 вертолетов Ми-35М (последняя модификация Ми-24), поставленных с октября 2013 г. Россией в Ирак, уже к октябрю 2014 г. боевиками т.н. Исламского государства с использованием ПЗРК было сбито две машины.
Украинский кризис, как и другие локальные конфликты последних десятилетий, доказывает ограниченную эффективность боевой авиации (даже если она имеет абсолютное превосходство в воздухе) против полурегулярных отрядов, оснащенных переносными зенитно-ракетными комплексами (ПЗРК) и зенитной артиллерией. Одним из наглядных примеров была операция Израиля в Ливане летом 2006 года. Сильнейшие на всем Ближнем Востоке израильские ВВС, располагающие современными боевыми самолетами с системами высокоточного оружия (ВТО), так и не смогли сломить сопротивление бойцов ливанской «Хезболла», оснащенных ПЗРК. Однако в ходе боев на юго-востоке Украины в середине июля 2014 г. на вооружении ополченцев появились уже не только ПЗРК, но и зенитные комплексы ближней («Стрела-10», «Оса») и даже средней дальности (известные по истории с малайзийским «Боингом» ЗРК «Бук-М1»).
В отличие от операций авиации США и стран НАТО на Ближнем Востоке и Балканах, в ходе украинского кризиса практически не использовалось высокотехнологическое оружие (ВТО), почти отсутствующее у ВСУ и лишь в небольших количествах имеющееся у российской армии. В предыдущих случаях имело место противостояние высокотехнологичных армий с технически отсталым и политически изолированным противником, и т.н. «дистанционная война» с использованием ВТО достаточно быстро и эффективно достигала своей цели. Однако на юго-востоке Украины сталкивались находящиеся примерно на одинаковом технологичном уровне противники, военные организации которых отличались лишь размерами, степенью боеготовности и боеспособности имеющегося у них вооружения, что не позволяет говорить о «дистанционной» или «бесконтактной» войне.
Даже эффективность использования украинской стороной тактических ракетных комплексов «Точка-У», с достаточно высокой точностью и дальностью стрельбы до 120 км, эксперты оценивают неоднозначно. Опыт применения ракетных комплексов «Точка-У» российской армией в Чечне и против Грузии в августе 2008 г., а также в ходе гражданской войны в Йемене, или же оперативно-тактических систем «Скад» (с большей дальностью, но худшей точностью стрельбы) на Ближнем Востоке показывает, что эти ракетные системы остаются скорее военно-политическим средством сдерживания, а не реальным инструментом «дистанционной войны».
В украинском конфликте подтвердилась значимость традиционной артиллерии (особенно самоходной) и реактивных систем залпового огня (РСЗО), выступавших в качестве основного средства огневого поражения. Наибольшие потери стороны понесли именно от действия артиллерии. Особенно эффективно она действовала в ходе огневых налетов на находящиеся на марше колонны боевой техники или полевые лагеря противника. Новым словом для постсоветских конфликтов стало активное использование для наведения и корректировки артиллерийского огня современных цифровых систем разведки и целеуказания, а также беспилотных летательных аппаратов в режиме реального времени. Высокую эффективность продемонстрировали крупнокалиберные системы залпового огня «Смерч» и «Ураган», равно как уже давно ставшие одним из символов локальных конфликтов на постсоветском пространстве 122-мм РСЗО «Град».
Военно-стратегические последствия
Несмотря на сравнительную скоротечность боевых действий на юго-востоке Украины, потери в личном составе были очень серьезными. По различным оценкам, военнослужащие регулярной армии, бойцы ополчения и иррегулярных вооруженных формирований потеряли десятки тысяч людей убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В результате как минимум для украинской армии серьезной проблемой стало восполнение личного состава, усугубляющееся практически полным отсутствием подготовленных резервистов и системы организационно-мобилизационных мероприятий.
Украинский кризис подтвердил тенденцию продолжающейся профессионализации военного дела, а также значимость уровня боевой и физической подготовки. Усложнение ВВТ требует большей вовлеченности военных специалистов, что не может быть компенсировано контингентом военнослужащих-призывников. С другой стороны, усиление мощи, точности и дальности стрельбы легкого и стрелкового оружия дает возможность даже небольшим подразделениям войск специального назначения (особенно если они хорошо оснащены и мотивированы) решать боевые задачи, которые ранее ставились перед более крупными войсковыми соединениями. Повышается значимость легких и мобильных частей специального назначения, особенно в так называемых конфликтах низкой интенсивности. Естественно, что, как и в любой «гибридной войне», очень важную роль в Крыму и в боях на Донбассе (с российской стороны) сыграли отряды специального назначения и элитные подразделения постоянной готовности.
С другой стороны, украинский кризис (как и российско-грузинская война 2008 г.) продемонстрировал, насколько важно в современных локальных войнах, в условиях их скоротечности и динамики эскалации, правильное соотношение регулярных частей постоянной готовности и массового призыва резервистов и военнообязанных. Эта задача являлась одной из наиболее сложных для украинского руководства, и ее так и не удалось решить вплоть до заключения перемирия, несмотря на несколько «волн» мобилизационного призыва. Тенденция типичная для нынешнего этапа развития военного дела. Как отмечал в уже упомянутом докладе начальник российского Генштаба, меняющийся характер современной вооруженной борьбы принуждает стороны в случае начала конфликта опираться именно на «созданные в мирное время группировки сил и средств постоянной готовности».
При этом получают новое значение сухопутные войска, более адаптированные как для использования в конфликтах малой интенсивности и локальных войнах, так и в широкомасштабных «классических войнах» с массовым использованием бронетехники и артиллерии. Украинский кризис вынудил признать это даже американцев, традиционно делающих ставку на высокотехнологичную и эффективную при использовании высокоточного оружия боевую, а в последнее время – уже и беспилотную авиацию. Военная фаза украинского кризиса еще не успела завершиться, а на европейский контингент в ходе совместных натовских учений уже вернулись американские танки «Абрамс», за пару лет до этого выведенные из Германии после расформирования последнего «тяжелого» соединения американской армии, дислоцированного в Европе.
Из других военно-стратегических уроков следует отметить достижение российскими войсками фактора стратегической внезапности в Крыму. Военные историки еще долго будут спорить, что явилось более важным для успеха крымской операции: развал украинской армии в отсутствие военных реформ в постсоветский период или эффективность последней («сердюковской») военной реформы в России. Однако очевидно, что ключевым элементом успеха стала именно стратегическая внезапность, причем достигнутая не столько за счет слаженности и скрытности действий по переброске мобильных элитных подразделений в Крым. В век спутников и электронной разведки столь масштабную переброску войск специального назначения и ВДВ, иногда за тысячи километров из Сибири в Крым, нельзя было скрыть даже под предлогом крупномасштабных учений. Внезапность была достигнута на уровне стратегического мышления как вероятного противника (в данном случае – новых властей Украины), так и внешних акторов, которые могли бы хотя бы теоретически помешать осуществлению этой операции. Российское военно-политическое руководство добилось «шокового» эффекта, ибо до самого последнего момента никто не мог поверить, что Москва осуществит в Крыму то, что она осуществила.
Глобальные масштабы украинского кризиса высветили актуальность информационного, психологического и пропагандистского измерения вооруженной борьбы. Значимость информационно-пропагандистских войн, в том числе киберопераций как составного элемента вооруженного противостояния, уже давно не подвергается сомнению. Украинский кризис не стал новым этапом развития информационно-пропагандистских войн и по своей значимости не был столь важен, как война в Персидском заливе 1991 г., названная «войной CNN». С другой стороны, информационное сопровождение не имело столь негативного психологического влияния на ход боевых действий, как в свое время кадры погибших американских спецназовцев на улицах Могадишо, которые привели к прекращению операции США в Сомали в 1993 году. В целом украинский кризис фиксирует тенденцию увеличения роли информационно-пропагандистских войн по мере развития и усложнения коммуникационных и цифровых технологий.
Иногда, впрочем, в ходе украинского кризиса создавалось впечатление, что информационная война становится самоцелью, попыткой создать пропагандистский эффект в отрыве от реальных военных и военно-политических целей. Это приводило к тяжелым последствиям, например, уже отмеченные попытки перекрытия украинскими войсками границы с Россией и занятия ключевых городов, или же осада ополченцами Донецкого и Луганского аэропортов. С другой стороны, удачно проведенные операции всегда сопровождались своеобразным информационным мультипликатором, как это происходило с действиями Стрелкова-Гиркина в Славянске.
Украинский кризис ознаменовал возврат интереса к «старой доброй» политике сдерживания в контексте противостояния России и США. Причем речь идет о возвращении не только традиционного взаимного ядерного сдерживания, но и конвенционального (с помощью обычных вооружений), в котором будет расти значимость высокоточного оружия. Интерес к феномену сдерживания, даже ядерного, с глобального переходит уже и на региональный уровень. Например, противостояние с Россией стимулировало на Украине активную дискуссию по поводу возврата к обладанию ядерным оружием.
Меняется сама терминология военно-стратегического дискурса. По мере ренессанса НАТО и противостояния с Россией в Брюсселе все активнее используются термины и концепции, заставляющие вспомнить о холодной войне. Например, высказываются идеи возврата альянса к новой политике «гибкого сдерживания» (как реакции на российскую «гибридную войну» на постсоветском пространстве) или проводятся аналогии с концепцией «передового базирования», которыми сопровождаются учения США и их союзников на территории новых восточноевропейских членов альянса.
Наконец, одним из специфических итогов украинского кризиса может стать уход Украины с рынка вооружений постсоветского пространства. Весь постсоветский период Украина была одним из основных поставщиков оружия странам Южного Кавказа (особенно Азербайджану и Грузии). Киев поставил Баку и Тбилиси сотни танков, БМП, БТР, артиллерийских систем (включая крупнокалиберные РСЗО «Смерч» и тактические ракетные комплексы «Точка-У»), десятки боевых самолетов (в том числе истребители МиГ-29 и штурмовики Су-25) и ударных вертолетов Ми-24, большие объемы стрелкового вооружения и боеприпасов. Фактически Украина четверть века занималась распродажей оружия, которое должно было пригодиться ей в боевых действиях на юго-востоке собственной страны. Летом 2014 г. появилась информация о возможной продаже уже Грузией шести штурмовиков Су-25 Украине. Впрочем, на постсоветском рынке вооружений и так происходит перераспределение экспортеров. Например, в оружейном импорте Азербайджана Украину все более заменяет Россия (по расчетам СИПРИ, если в 2007–2011 гг. Россия занимала 55%, а Украина – 34% объема ВТС Азербайджана, то к 2013 г. доля России превысила 80%).
* * *
Украинский кризис позволил апробировать новые и оценить релевантность имеющихся методов и форм вооруженной борьбы. В нем сочетались подходы, типичные для конфликтов на постсоветском пространстве более четверти века назад, с принципиально новыми и современными военно-политическими или военно-техническими элементами. В военно-стратегической и военно-технической сферах украинский кризис не знаменовал собой революцию, а скорее демонстрировал эволюцию способов и методов вооруженной борьбы последних десятилетий, тем самым частично реанимировав некоторые военно-стратегические концепции времен холодной войны.
Наряду с этим в концептуальном плане украинский кризис стал также едва ли не последним постсоветским вооруженным конфликтом. После Украины любые будущие войны на пространстве бывшего СССР будут уже другими.
конфликтов на постсоветском пространстве 🎬 — IIP
После распада Советского Союза в 1991 году постсоветское пространство продолжает сталкиваться с различными неурегулированными территориальными конфликтами, такими как Приднестровье в Молдове. Регион Южного Кавказа, который имеет важное геополитическое значение для Российской Федерации, видит конфликты в Абхазии и Южной Осетии в Грузии и сталкивается с Арменией и Азербайджаном, противостоящими в районе Нагорного Карабаха .Эти конфликты влияют на безопасность людей и препятствуют социально-экономическому развитию вовлеченных стран. Слабые политические структуры и натянутые отношения между этническими группами вызывают конфликты, нестабильность и политические разногласия. В неурегулированном конфликте между Арменией и Азербайджаном спорная территория Нагорного Карабаха не признается государством, как и Приднестровье. Вместо этого Россия признала Абхазию и Южную Осетию независимыми республиками только после военного конфликта с Грузией в 2008 году.Постсоветский переходный период повлек за собой множество проблем, таких как формирование национальных границ, а также политические и экономические проблемы, которые вызвали напряженность в обществе.
Александр Искандарян подчеркнул, что эти конфликты нельзя анализировать без учета политической реальности окружающих территорий. Участие в этом регионе таких организаций и государств, как Россия, США, НАТО или ЕС, связано с политико-стратегическим значением этого региона.По его мнению, процесс распада Советского Союза все еще продолжается и далек от завершения, несмотря на распространенное повествование. Страны постсоветского пространства все еще находятся в стадии национального строительства. В этой связи аннексия Крыма и кризис на Донбассе продемонстрировали, кроме того, что процесс дезинтеграции еще не завершен.
В советское время не имело значения, какие национальности проживали в каком регионе, ведь территория была единым союзом. Но после распада СССР возникли проблемы, связанные с национальной принадлежностью.Например, Нагорный Карабах — спорная территория с армянским этническим большинством, но международно признанная как часть Азербайджана. Множественные вооруженные конфликты привели к гибели тысяч человек, а из-за небольших размеров региона почти в каждой семье погибли. Это очень затрудняет сближение. В настоящее время в Нагорном Карабахе есть свои политические структуры: выборы, законы и армия, но пока он не признан суверенным государством. Конфликты на Южном Кавказе не рациональны, а скорее эмоциональны из-за националистической риторики и наличия анклавов и меньшинств, проживающих в разных странах.По словам Искандаряна, дискуссии об этих конфликтах следует рационализировать, поскольку, по его мнению, самоопределение этих народов имеет решающее значение.
Маркедонов отметил, что каждый конфликт на постсоветском пространстве имеет свою политическую и историческую подоплеку и разную степень интенсивности. Нельзя говорить только об одном кризисе на постсоветском пространстве. Он заявил, что возражает против предположения о том, что эти конфликты считаются «замороженными». Даже когда в настоящий момент нет вооруженных столкновений, статус-кво, например, не устраивает Грузию.Во-вторых, позиция России по отношению к этим конфликтам очень разная. В Нагорном Карабахе Запад и Россия готовы сотрудничать, точно так же и в Приднестровье, где две стороны ведут диалог. По словам Маркедонова, в России нет универсального подхода к этим регионам. Например, Южная Осетия дважды проводила выборы, чтобы стать частью России. Иногда Россия выступает за защиту территориальной целостности, а в других случаях — нет. Эволюция поведения России зависит от трех факторов: внутренней безопасности и территориальной целостности России, двусторонних соглашений (Россия-Украина или Молдова) и внешней политики России.Наконец, он подчеркнул, что российские подходы не обязательно должны быть персонализированы, не все решения могут быть приписаны только Владимиру Путину.
Введение в конфликт на постсоветском пространстве
Когда Советский Союз распался, он оставил после себя различные в этническом, лингвистическом и культурном отношении государства-преемники. По мере того как эти государства пытались формировать внутреннюю политику и институты управления, интересы различных групп населения часто находились (и остаются) в конфликте. Гражданская война разразилась в Таджикистане и Грузии.Беспорядки охватили Кыргызстан. Вооруженные конфликты вспыхнули в Молдове и России. Украина долгое время поддерживала баланс между своими консервативными и либеральными силами и украинским, русским и татарским населением. Однако сегодня политическую напряженность, которая может ощущаться в Украине, можно частично понять как корни которой уходят корнями в советское прошлое этой страны.
Следующий читатель призван познакомить студентов с все еще реальным наследием СССР и тем, как оно продолжает влиять на миллионы жизней по всей Евразии.
Студенты программы SRAS «Политика и конфликт на постсоветском пространстве» должны ознакомиться с этой информацией перед началом своих программ. Студентам настоятельно рекомендуется читать как минимум по двум регионам.
1. Украина Украинские политики и политики
Майкл Смельцер
Введение в политические проблемы, с которыми в настоящее время сталкивается Украина, и политики, которые обещают решать эти проблемы.Политическое поле Украины включает националистов, коммунистов, социалистов и консерваторов. Основные проблемы включают разделение Украины между Востоком и Западом, напряженность между теми, кто выступает за интеграцию с ЕС, и теми, кто поддерживает отношения с Россией, а также этнические, религиозные, коррупционные и экономические вопросы.
Политическая карта Украины с результатами президентских выборов 2010 года. Поддержка пророссийского Януковича показана в оттенках синего, а проевропейская Тимошенко показана в оттенках красного.
Украина — между Россией и Европой
Джош Уилсон
Ровная и очень плодородная Украина исторически была разделенной и оккупированной территорией. Даже после обретения независимости он остается разнородным сочетанием часто конфликтующих народов, языков, политики и внешнеполитических интересов. Тем не менее, несмотря на это давление, Украина в значительной степени избежала истории гражданской войны и вооруженных конфликтов, которые случились с другими бывшими советскими республиками. Для изучающих внутреннюю или внешнюю политику, историю или культуру Украина представляет собой увлекательный учебный пример.
Крым — процветание в единстве или сепаратизм?
Алекс Уилсон
Крым представляет собой загадочную и противоречивую смесь этносов и идентичностей. Расположенный в стратегическом месте между многочисленными цивилизациями, он долгое время был желанным и оспариваемым. Населенный уникальной смесью национальностей и географией, отличной от материковой части Украины, он также является воплощением некоторых стремлений к независимости.
Последние события:
— Интеграция с ЕС идет против 360-летнего пакта: крымские законодатели
— Украина принимает антипротестные законы, вызывает новые протесты
— Политический кризис в Украине
— Усиление осажденной правящей партии Украины на дополнительных выборах
— Проблема украинского национализма
Молдавские политики и политики
Майкл Зеллер
Введение в политические проблемы, с которыми в настоящее время сталкивается Молдова, и политики, которые обещают решать эти проблемы. Молдавская политика — одна из самых сложных в Европе. Страна поровну разделена между могущественными коммунистами и рыхлыми и раздробленными коалициями националистов, либералов и других, которые часто объединяются, чтобы противостоять коммунистам, но не смогли объединиться для управления страной.Таким образом, серьезные разногласия в обществе привели к медленной и неэффективной системе правления, неустойчивой экономике и, как следствие, к социальным и инфраструктурным проблемам. На современную молдавскую политику больше всего повлияли два вопроса: 1) конституционный кризис 2009-2012 годов и 2) война в Приднестровье 1990 года.
Молдова: разделенная на краю Европы
Д. Гаррисон Голубок
Молдова почти десятилетие ориентировалась на Запад в своей внешней политике, но также все еще находится под сильным влиянием России, которая частично финансирует и защищает маленькое отколовшееся государство Приднестровье на восточной окраине страны.Молдове не хватает природных ресурсов и крупных городов, и она переживает экономические трудности с момента обретения независимости с СССР. Страну также раздирает национализм между различными народами и культурами, при этом особенно сильна напряженность между людьми с румынским и русским наследием.
Приднестровье: европейский нигде
Д. Гаррисон Голубок
Приднестровье находится в основном в единственной узкой долине на восточном берегу Днестра.Приднестровье, считающееся частью Молдовы на международном уровне, является де-факто государством, провозгласившим свою независимость в 1990 году и успешно защитившим его в короткой войне с Молдовой в 1992 году. Несмотря на многочисленные и продолжающиеся переговоры между Молдовой, Приднестровьем и третьими сторонами, такими как Россия, Украина , и США, достигнут незначительный прогресс в урегулировании между двумя сторонами, и в настоящее время Приднестровье остается изолированным и непризнанным. Отрезанное от большей части международной торговли, Приднестровье стало полагаться на помощь со стороны России и от сделок на черном рынке, что создает серьезную проблему безопасности для Европы.
Последние события:
— Грузия, Молдова одобрили соглашения с ЕС
— Молдова расследует референдум парламента Гагаузии
— Молдова готова предложить широкую автономию Приднестровью
— Почему ЕС должен помогать Грузии и Молдове Now
— Европейские устремления Молдовы
Политика и политики Грузии
Майкл Зеллер
Обычно ошибочно рассматривать политику любой страны с точки зрения ее внешней политики.Однако в случае с Грузией внешнеполитический настрой политика формирует его концепцию по нескольким вопросам. Экономика и торговля Грузии, положение страны как страны транзита нефти и газа, конфликты с отколовшимися территориями Абхазии и Южной Осетии, приоритеты государственной безопасности и многие другие политические вопросы глубоко взаимосвязаны с внешними делами страны. По всей вероятности, наклон Грузии на восток или на запад будет и дальше определять политику и общество страны в течение многих лет.
Джорджия: новое государство, глубокие корни
Д. Гаррисон Голубок
Республика Грузия — государство с тысячелетним наследием в области управления и культуры. Разделенная хребтами Кавказа и зажатая между Черным и Каспийским морями, Грузия обладает огромным языковым и культурным разнообразием, что приводит как к активному культурному обмену, так и к широко распространенным конфликтам.
Абхазия: величие до разорения… и снова назад?
Автор: Д.Гарнизон Голубоцк
Абхазия с некоторыми природными ресурсами, значительными пахотными землями и значительным потенциалом для развития туризма, вероятно, является наиболее жизнеспособным из всех отколовшихся государств бывшего Советского Союза. Несмотря на то, что Абхазия оправляется от почти двух десятилетий раздоров, ее судьба меняется, частично извлекая выгоду из официального признания Россией своей государственности и из значительных инвестиций, вложенных в близлежащий Сочи для проведения Зимних Олимпийских игр 2014 года.
Южная Осетия: старый край, новые проблемы
Автор: Д.Гарнизон Голубоцк
Несмотря на крошечное население и географически уязвимое положение, зажатое в горной местности, не имеющей выхода к морю, между двумя крупными государствами — Россией и Грузией, Южная Осетия очень бедна. Та небольшая экономическая активность, которая существовала раньше, была в значительной степени погашена двумя недавними войнами и десятилетиями изоляции. В настоящее время весь газ, электричество и большое количество продуктов питания импортируются из России, которая разделяет единственную открытую границу Южной Осетии.
Последние события:
— Геополитические последствия конфликтов в Грузии
— Выборы в Грузии: конец правления Саакашвили
— Может ли McDonald’s сыграть роль в разрешении конфликтов?
— Россия расширяет олимпийскую приграничную зону в Абхазию
— Предлагается Закавказская железная дорога через Абхазию
— Вопрос слияния Южной и Северной Осетии
— Путин ратифицирует соглашения о свободной торговле с Абхазией, С.Осетия
— Кабинет министров Южной Осетии уволен из-за экономического провала
— Грузия обещает «примирение», а не «реинтеграцию»
Российская политика, политики и отношения между США и Россией
Джош Уилсон
Этот ресурс из проекта «Библиотека» SRAS представляет обширную информацию о российских политических партиях, основных политиках, политических НПО, молодежных движениях, правительственной структуре и даже политический юмор.
Фрагмент карты, на которой показан экорегион Северного (Большого) и Южного (Малого) Кавказа. Северный Кавказ образует почти непроходимую стену между Россией и южными геополитическими державами. Чтобы увидеть полную оригинальную карту, щелкните здесь.
Чечня: сложный краеугольный камень безопасности России
Кристин Якобсон
Несмотря на трудности с удержанием региона, Россия продолжает рассматривать Северный Кавказ как неотъемлемую часть безопасности России.Изрезанное нагорье представляет собой одну из немногих природных защищаемых горных границ России и отделяет Россию от ее исторических ближневосточных соперников. Россия также рассматривает Чечню как ключ к удержанию Дагестана и Ингушетии, которые имеют стратегическое значение для большей части транспортной инфраструктуры Закавказья. Также есть опасения, что независимый Кавказ будет еще более нестабильным и воинственным, чем тот, который находится под контролем России. Таким образом, Россия упорно боролась за сохранение Чечни, несмотря на огромные затраты и трудности, связанные с этим.
Сочи: летняя столица России
Дэвид Паркер
Расположенный между Черным морем и крутыми горными склонами Кавказа, город Сочи и его окрестности занимают важную часть Кавказского сухопутного моста, соединяющего Европу с Ближним Востоком. . Сухопутный мост представляет собой один из немногих естественных перевалов на исключительно пересеченном Кавказе, который веками оспаривался между многими цивилизациями как естественный барьер между воюющими империями.Таким образом, контроль над сухопутным мостом представляет значительные возможности для торговли, но также является важным узким местом в военной сфере.
Татарстан: полуавтономная и процветающая
Кристин Якобсон
Татарстан — полуавтономная республика в составе России. У него одна из самых сильных, быстрорастущих и разнообразных региональных экономик. Более того, республику, в которой большинство населения составляют мусульмане, часто называют моделью эффективного многоэтнического государства, в котором мусульмане и христиане живут бок о бок в мире.Его также часто считают образцом для эффективного экономического развития и антикоррупционных мер. Однако республика также сталкивается с рядом проблем в управлении разнообразным населением.
Недавние события:
— Почему террористы выбрали Волгоград
— Исламская группа заявляет, что Волгоград атакует и угрожает посетителям Сочи
— Россия: регионы рядом с Сочи объявлены мертвыми —
Чечня заявляет, что исламский полководец мертв.Имеет ли это значение для Сочи?
— Рост населения России — благодаря мусульманским семьям, иммигрантам
Ош: разнообразие и разделение
Алекс Уилсон
В последнее время разнообразие Оша сталкивалось с насилием — в основном между этническими киргизами и узбеками, населяющими город почти в равных количествах. Правительство попыталось стабилизировать ситуацию, и были предприняты усилия по снижению межэтнической напряженности, но с определенным успехом.Однако Ош, во многом удаленный от киргизской столицы Бишкека, стал олицетворением разнообразной и разделенной истории Кыргызстана и более широкой напряженности между Кыргызстаном и Узбекистаном.
Нагорный Карабах: изменчивое ядро Южного Кавказа
Дэвид Паркер
Юридически признанный частью Азербайджана, он провозгласил независимость в 1991 году, а затем защищал эту независимость в войне с Азербайджаном, которая длилась до 1994 года. с тех пор получает военную и экономическую поддержку со стороны соседней Армении.Напряженность в последнее время накаляется, и вторжение Азербайджана в Нагорный Карабах потенциально может втянуть Россию и Турцию в войну. Проблема Нагорного Карабаха негативно повлияла на экономическое, демократическое и культурное развитие относительно процветающего Южного Кавказа.
Последние события:
— Выборы мэра Оша искрили десятки ion
— Конкурс мэров Оша: скачки на двоих
— Кыргызстан-Таджикистан: что дальше после пограничной перестрелки ?
— Дилемма Кыргызстана по поводу Таможенного союза, возглавляемого Россией
— Азербайджан заявляет о нарушении режима прекращения огня в Карабахе
— «Карабахский конфликт является серьезной угрозой»
— Иран призывает к мирному урегулированию нагорно-карабахского конфликта
Следующее видео является частью серии панельных дискуссий, проведенных в Институте Гарримана при Колумбийском университете. В приведенном ниже видео рассматривается международное право и особое внимание уделяется интересам США и Европы, что особенно рекомендуется. Все три видео можно найти на YouTube.
Иллюзия «замороженных конфликтов» на постсоветском пространстве
ИСТОЧНИК: WIKIMEDIA COMMONS (CC BY-SA 3.0)Кажущаяся стабильность в зонах конфликтов на постсоветском пространстве создает угрозу в случае политического спада. Их кажущаяся стабильность также является результатом отсутствия политической воли как со стороны сепаратистов, так и со стороны центральных властей, которые могут консолидировать свои общества перед лицом сепаратистских действий в момент угрозы.
Недавние события в Нагорном Карабахе, сепаратистском регионе Азербайджана, населенном и управляемом армянами, напомнили международной общественности о существовании конфликта такого типа.Напряженность между армянами и азербайджанцами в Нагорном Карабахе началась еще до распада Советского Союза в 1980-х годах, хотя конфликт имел разные стадии интенсивности и в определенные моменты обострялся. Военные действия между Азербайджаном и Арменией в Нагорном Карабахе называют конфликтом низкой частоты. Важным элементом этого спора является приостановка любых дипломатических и экономических отношений между Арменией и Азербайджаном. Положение о прекращении огня во время вооруженных инцидентов между этими двумя странами заключено путем переговоров, проводимых «Минской группой».«Переговоры, состоявшиеся 9 октября 2020 года, прошли под эгидой« Минской группы »министр иностранных дел России Сергей Лавров, а также министры иностранных дел Армении и Азербайджана — Зограб Мнацаканян и Джейхун. Байрамов.
Поддерживая Армению в военном отношении, Россия сохраняет хорошие дипломатические отношения с Азербайджаном, поэтому позиция Москвы как переговорщика в этом конфликте неоспорима. Однако периодические трения между сторонами остаются вне контроля Кремля, который опасается эскалации конфликта, поскольку он может затронуть другие региональные державы, такие как Турция и Иран.Для России жизненно важно сохранять полный контроль над этим конфликтом, поскольку он касается стран, которые остаются в сфере влияния России, обычно называемой «ближним зарубежьем». Пока у Москвы есть соответствующие инструменты для удержания этого конфликта под контролем, он остается «замороженным» с геополитической точки зрения и не представляет большей угрозы для Закавказья (Южный Кавказ) как части большего геополитического пространства, которое Збигнев Бжезинский назвал «Великая шахматная доска».
Поддержите нас
Если материалы, подготовленные командой Варшавского института, полезны для вас, поддержите наши действия.Для продолжения нашей миссии необходимы пожертвования от частных лиц.
Поддержка
Один из наименее острых споров — это спор между Молдовой и Приднестровьем. В отличие от нагорно-карабахского конфликта, пути сообщения между Приднестровьем и остальной частью Молдовы открыты. Между двумя сторонами было несколько инцидентов, в основном между силами полиции. Например, на прошлой неделе с контролируемой властями территории в Кишиневе был похищен сотрудник милиции.Подозрения в данном случае направлены на приднестровские спецслужбы, которые, будучи де-юре частью Молдовы, имеют администрацию, независимую от центральных властей. У Кишинева нет средств контролировать ситуацию в Приднестровье. Формат 5 + 2 был создан для проведения переговоров между двумя сторонами и включает: Россию, Украину, ОБСЕ, США, Европейский Союз, Молдову и Приднестровье. В случае этого конфликта были разработаны решения, например.грамм. федерализация Молдовы (план Козака), однако на каком-то этапе переговоров они были отвергнуты.
Россия, поддерживая администрацию Приднестровья, не признает независимость этого «квазигосударства», стремясь к удовлетворительному компромиссу с Молдовой. Существующий статус-кво в случае Приднестровья направлен на удержание Молдовы в сфере российского влияния.
Иная ситуация с конфликтами между Абхазией, Южной Осетией и Грузией.Каждая из первых двух провинций представляет собой независимый субъект при поддержке России — Москва признает их независимость. Благодаря своему расположению и общей границе с Россией у Абхазии и Южной Осетии не было проблем с интеграцией на российский рынок и фактическим отделением от Грузии. Если предположить, что Грузия будет относиться к этим территориям как к оккупированным, можно предположить, что это создаст проблемы для Тбилиси, поскольку обе провинции находятся под защитой России. Он вводит там свой правовой и административный порядок, тем самым расширяя сферу своего влияния.С другой стороны, Грузия, возможно, не сможет присоединиться к НАТО или Европейскому Союзу в будущем, потому что эти организации не позволят стране, которая не имеет полного контроля над всей ее территорией, стать его членом.
В случае двух сепаратистских республик на востоке Украины ситуация аналогична ситуации в Приднестровье. Россия не признает независимость ДНР и ЛНР и не будет пытаться интегрировать эти территории, потому что стратегическая цель Москвы — сохранить контроль над Украиной.
Таким образом, локальные конфликты на постсоветском пространстве являются источником политической нестабильности в Восточной Европе и Закавказье, их влияние в случае усиления военных действий может иметь региональный характер. Более того, в нагорно-карабахском споре участвуют Турция и Иран как региональные державы. Конфликт на востоке Украины и в Грузии напрямую касается России. Конфликт между Молдовой и Приднестровьем может также затронуть Украину, которая граничит с Приднестровьем, в дополнение к Румынии, которая поддерживает Молдову политически.
Перспективы этнического согласия на постсоветском пространстве
Этническая принадлежность и национализм приняли противоречивые формы в постсоветском мире. Этнонационализм имеет противоречивые последствия для политики и общественной жизни в регионе. С одной стороны, рост этнической идентичности и этнополитики был основным фактором распада унитарного государства. Националистические движения помогли сохранить культурную целостность и стали основой массовой политической мобилизации.Национализм в его культурных формах является важным компонентом национального строительства в новых государствах.
С другой стороны, в последние годы территория бывшего Советского Союза (БСС) стала ареной разрушительных этнических войн, чисток и насилия, что привело к гибели тысяч людей и миллионам перемещений, материальным потерям и политической нестабильности. Этнонационализм узаконил деятельность этнических предпринимателей, принудил к нарушениям прав человека и стимулировал безответственные политические действия, ксенофобию и нетерпимость.Этнический национализм и конфликты стали главными препятствиями на пути реформ и модернизации. Национализм играет ключевую роль в создании новых государств, но в то же время представляет собой серьезную проблему для них, поскольку он подрывает их суверенитет, целостность и способность поддерживать общественный порядок и обеспечивать свой народ.
Чтобы не потерять мир, теперь, когда «холодная война» закончилась, мировое сообщество должно ответить на этот вызов с помощью неотложных экспертных знаний, ответственных политических рекомендаций и энергичных действий на местном, региональном и международном уровнях.
ПОЧЕМУ КОНФЛИКТЫ?
В полиэтнических обществах социальное и политическое неравенство и раскол часто идут по культурным (этническим, расовым или религиозным) границам. Люди используют этническую принадлежность как одну из наиболее доступных и понятных форм групповой солидарности и как инструмент для достижения различных целей. Вот почему, как писал Мэннинг Нэш:
Этническая принадлежность является источником волнений в мире, где власть, процветание и положение распределяются неравным и незаконным образом между нациями и внутри них (Nash, 1989: 127).
Новые постсоветские государства изобилуют такими конфликтными диспропорциями. Представители некоторых этнических групп (или национальностей) пользуются доминирующим политическим и культурным статусом. Среди таких групп — этнические русские в Российской Федерации, казахи в Казахстане, украинцы на Украине и другие доминирующие этнические группы в государствах-правопреемниках. К этому списку можно добавить титульные национальности ряда республик России, особенно там, где они составляют большинство и могут организовываться политически.
Ситуация не сильно изменилась, когда новые государства заявили о своей легитимности под рубрикой «национального самоопределения». Ранее подчиненные национальности стали доминирующим большинством в полиэтнических государствах. Между тем, многие меньшинства и миллионы этнически связанных людей были разделены новыми границами. Эти новые доминирующие группы и их элиты претендуют на исключительную власть над учреждениями культуры и статус приоритета в экономике и социальных услугах. В свою очередь, те, кто раньше были «двойными» меньшинствами (например, армяне в Нагорном Карабахе, южные осетины и абхазы в Грузии, гагаузы в Молдове) и так называемые «новые меньшинства» (русские и украинцы в Молдове, русские в Эстонии и Латвия) теперь оспаривают свой пониженный статус и дискриминационное отношение к ним.Не имея «голоса», они предпочитают «выход» через сепаратистскую или ирредентистскую борьбу.
Долгожданная децентрализация власти в России и других государствах сопровождалась ростом ультранационалистической риторики и действий, а также явными попытками сделать правительство и ресурсы исключительной собственностью одной группы. Лидеры чеченских националистов после политического переворота в сентябре 1991 года заняли откровенно сепаратистские позиции. Татарстан под руководством этнических татар отвергает любые формы вертикальных отношений с федеральным центром.Северные осетины изгнали с территории «своей» республики около 40 тысяч граждан ингушской национальности.
Многие меньшинства в бывшем Советском Союзе, чувствуя себя дискриминированными и лишенными государственной поддержки, надеялись, что либерализация принесет им культурную или территориальную автономию, даже их собственные государства; но когда такие народы, как гагаузы в Молдове, крымские татары в Крыму, абхазы в Грузии и т. д. выражали эти стремления, они часто встречали репрессивные меры в суматохе взаимной нетерпимости.Слабые меньшинства стали объектами этнических чисток и погромов.
Социально-экономические и политические различия являются важными факторами для понимания природы этнической принадлежности, но их недостаточно для объяснения причин возникновения этнических конфликтов. Этническая принадлежность выполняет мощную эмоциональную и психологическую функцию. Это своего рода символический капитал, который разделяют группа и ее члены, обеспечивая чувство комфорта и безопасности среди внешних проблем и беспокойств. Этнические группы стремятся узаконить свое существование и статус через территорию, властные структуры, язык и другие культурные институты.В постсоветском мире нет других более мощных символов для социальных группировок и коалиций. Отсутствие гражданских институтов и альтернативных структур для выражения интересов и идеологий делает БСС чрезвычайно уязвимыми для этнонационалистической идеологии и практики. В последние годы практически все основные политические карьеры, а также государственная политика и проекты строятся вокруг этнических или националистических призывов и манипуляций.
Такие призывы получили резонанс благодаря усилиям интеллектуальной элиты, воспитанной в различных этнических группах коммунистическим режимом.В основном это были академические интеллектуалы, в том числе некоторые из Москвы, которые легитимировали карабахское движение среди армян. Грузино-абхазский конфликт сначала начался как «война филологов» между ними — председателем Верховного Совета Звиадом Гамсахурдиа и Арзинба. Когда такие элиты пришли к власти, они получили возможность организовать войну в сильно милитаризованных обществах, где индивидуальная жизнь и права человека не имели большого значения. Посткоммунистические политики унаследовали такой же низкий уровень ответственности перед общественным мнением, которым ранее пользовались политики коммунистического государства.С момента начала этнического насилия в бывшем Советском Союзе ни один его зачинщик не был привлечен к ответственности. Напротив, эскалация межэтнических конфликтов в регулярную войну освобождает лидеров и последователей от судебных санкций и требует повышения профессионализма военной деятельности.
КОНТРОЛЬ ЭТНИЧНОСТИ НА СТАДИИ НЕНАСИЛИЯ
Несмотря на все усилия по реализации принципа «одна этническая группа — одно государство», территория бывшего Советского Союза была и будет состоять из полиэтнических образований.<< Основным приоритетом для бывшего Советского Союза в переходный период является поиск формул и механизмов предотвращения конфликтов и улучшения управления сложными обществами. В настоящее время этнические войны и насилие серьезно затронули лишь несколько государств (Азербайджан, Грузия, Таджикистан, Молдова, а с недавних пор и Россия), но практически ни одно государство не застраховано от этой болезни.До сих пор существует длинный и болезненный список обид и несправедливостей по отношению ко многим национальностям и меньшинствам, и более чем достаточно клиентов, способных к эскалации опасных конфликтов.
Советские политические и интеллектуальные традиции включали доктрину этнического национализма, закрепляющую взаимоисключающую этническую лояльность и подстрекающую к попыткам построения государств и их структур на этнических принципах. Идея этнонационализма по-прежнему очень сильна и пользуется широкой политической и эмоциональной поддержкой. Очень часто правительства больше озабочены своей собственной этнической диаспорой, чем гражданами, принадлежащими к недоминирующим меньшинствам. Гражданство и основные права стали предметом кровного подсчета, и сотни тысяч людей, родившихся на территориях новых государств, оказались лицами без гражданства.Государственные идеологии, символы и даже конституционные и правовые положения отражают представления доминирующих групп о себе как о едином общем происхождении и как о единственных «держателях» государства, тем самым исключая из государственности всех тех, кто имеет другое происхождение.
Трудная, но важная задача, стоящая перед всеми слоями общества в бывшем Советском Союзе, состоит в том, чтобы изменить это исконное определение государства и заменить его идеей нации как гражданского и многокультурного образования. Нации могут иметь определенные культурные профили (обычно определяемые их доминирующими группами), но они не составляют этнических образований.Следовательно, многонациональные государства должны предпринимать правовые, экономические и образовательные меры для обеспечения того, чтобы ни одна нация, какой бы доминирующей она ни была, не была приравнена к первобытному «этносу», претендующему на происхождение от общего предка. Такие культурно сконструированные мифы являются питательной средой для конфликтов.
Идея нации как согражданства была закреплена в новой конституции России 1993 года. Как заявил президент Борис Ельцин:
Ни одна этническая группа не может обладать исключительным правом на контроль над территорией, политическими институтами и ресурсами.Равноправие обусловлено необходимостью принятия взаимосогласованных решений с учетом интересов различных этнических групп (Ельцин 1994: 4).
Перспективной стратегией уменьшения этнических конфликтов является, как говорит Дональд Горовиц, «увеличение количества точек силы, чтобы снять напряжение с одной точки фокусировки» (Horowitz 1985: 348). Это могло быть сделано путем децентрализации государственной власти через территориальный федерализм.
Федерализм, однако, должен быть средством того, чтобы институты и службы государства в большей степени отражали потребности и интересы культурно разнообразных групп внутри него.Его нельзя использовать как средство для реализации идеи «один этнос — одно государство».
Другая стратегия — изменить характер властных структур и культурной сферы, чтобы сделать центр более этнически смешанным. Российской Федерацией по-прежнему правят представители самой многочисленной и доминирующей в культурном отношении группы — русские. Во вновь избранном российском парламенте (Государственной Думе) 368 из 448 членов — россияне. Как сделать федеральный центр многоэтническим и поднять в нем устремления нерусских — новые вызовы для демократических реформ.
Политическая либерализация принесла с собой конкуренцию за доступ к власти и привилегиям. Упадок прежней системы инсайдерского продвижения привел к власти не только бывших диссидентов и других демократических деятелей, но и политиков, которые придерживаются националистических идеологий и обращаются к этнически определенным избирателям. Новые лидеры посткоммунистических государств, а также многих республик в России эффективно используют такие возможности и способны привести к власти «национальные кадры» для защиты большинства в представительных учреждениях и на административных должностях.В Татарстане 85% ключевых должностей в 59 административных районах республики занимают этнические татары, хотя они составляют около половины населения. В новой республике Адыгея в России местные жители (29% населения) получили контроль над высшей властью.
Существует потребность в специальных мерах и программах, включая квоты и позитивные действия, для усиления представительства меньшинств во властных структурах и в культурной среде государства.
Между тем многонациональные страны, а также федеральные единицы, такие как российские республики, должны изучить процедуры выборов, которые гарантируют, что кандидаты будут выдвигаться и избираться при условии, что они представляют многоэтнический электорат.В полиэтнических обществах следует поощрять коалиции групп интересов, включая деловые, профессиональные и территориальные ассоциации.
Центральным вопросом в межэтнических отношениях является вопрос уменьшения неравенства и этносоциального неравенства. В посткоммунистическом мире большинство этнических неравенств происходит либо из-за экономических различий между городом и деревней и регионов, либо из-за ограничительных экономических различий, либо из-за ограничительных действий государства по отношению к определенным группам (сталинские депортации, ограничения для этнических и религиозных меньшинств, языковая ассимиляция). , так далее.).
Задача устранения явного неравенства должна стать главным приоритетом в новых государствах и территориях, чтобы избежать открытых межэтнических беспорядков. Во-первых, работа против такого неравенства должна касаться экономики и управления ресурсами, особенно с учетом новых тенденций в отношении приватизации и стран с формирующейся рыночной экономикой. Обычно члены определенных групп выступают в качестве основных агентов индустриализации, освоения земель и разработки ресурсов, как это делают этнические русские и украинцы в газовой и нефтяной промышленности в Сибири, проектах по добыче золота и алмазов в Якутии, электронной и текстильной промышленности в Прибалтика и Средняя Азия, а также военные объекты в республиках Чуваш и Татарстан.
Парадокс нынешней ситуации заключается в том, что отрасли с преимущественно русскоязычным персоналом производят основной процент валового национального продукта на территориях (например, 80% в Татарстане и Якутии, 70% в Латвии и Эстонии), в которых политическая власть принадлежат нерусским. Таким образом, наряду с процессом передачи полномочий и перераспределения политической власти, могут быть предприняты меры в экономической сфере: обучение персонала и расширение возможностей получения высококвалифицированных рабочих мест для недостаточно представленных групп; положения о сбалансированном межэтническом участии в приватизированных предприятиях, равном доступе к продаже земли и т. д.В равной степени важно обеспечить большее представительство русскоязычных меньшинств во властных структурах государств-преемников, помимо России. Существуют сельские анклавы, где меньшинства страдают от экономических лишений; В таких областях должны быть реализованы специальные программы помощи.
Местное самоуправление и общественная деятельность должны подчеркивать интересы широких масс, основанные на культурной самобытности. Роль сообщества как основного института социального контроля и регулирования в гражданских обществах сейчас крайне слаба.Закон о местном самоуправлении, принятый российским парламентом в 1991 году, оказался неудачным и отразил централизованное политическое мышление и практику. В то же время очевидно, что большинство споров в странах бывшего Советского Союза — это местные или, по крайней мере, споры, которые могут быть разрешены местными властями.
В последние годы было много случаев, когда потенциальные конфликты или насилие регулировались и пресекались местными силами (Комитет самообороны в Душанбе; лидеры общин, ведущие переговоры на Северном Кавказе; деятельность местных властей по пресечению незаконных решений митинг сообщества против этнических пришельцев и т. д.). Местным органам власти должны быть предоставлены полномочия и финансовые ресурсы для реализации их собственных инициатив и политики в отношении этнических вопросов. Органы местного самоуправления должны иметь право принимать решения по системам образования, включая вопросы о языке обучения и преподавания, о местных сетях вещания и прессе, о местных официальных праздниках, культурных символах и т. Д. Разнообразие и содержание этих видов деятельности все еще остаются очень ограниченный и бедный на территории бывшего СССР.
После десятилетий суровой большевистской критики как «буржуазного изобретения» концепция культурной автономии должна быть реабилитирована.Самоопределение не должно рассматриваться только как вопрос государства или территории со всеми ограничениями, налагаемыми существующей политической географией и системами. Самоопределение сегодня означает, что индивид и группа определяют свою идентичность и защищают права и интересы, основанные на этой идентичности, независимо от территориального статуса и политико-административных границ. Самоопределение — это право на участие в более широких политических и культурных процессах.
ОТ НАПРЯЖЕНИЯ К НАСИЛИЮ
Хотя не все межэтнические конфликты заканчиваются беспорядками и насилием, всем неограниченным конфликтам предшествует напряженность и существует краткосрочный или долгосрочный период эскалации.Этнические конфликты и войны в посткоммунистическом мире можно разделить на две категории. Один тип — это кратковременные беспорядки и погромы, направленные против этнических врагов. Другой тип — это открытый конфликт или война с организованными вооруженными силами или военизированными формированиями на противоположных сторонах разделенной линии фронта и четко выраженными позициями и программами. Нередко беспорядки перерастают в затяжные конфликты, а последние могут перерасти в межгосударственные войны.
Были конфликты типа погромов в Азербайджане (против армян в Сумгаите), в Оше, Киргизии (между киргизами и узбеками), в Северной Осетии, России (против ингушей) и во многих других местах, а также спорадические вспышки насилия в целом. города (как в Москве против торговцев Кавказского региона).В настоящее время на территории бывшего Советского Союза продолжается несколько этнических войн и неограниченных конфликтов: Карабах и Абхазия. Обычно беспорядки длятся несколько дней и очень редко — более недели; открытые конфликты могут длиться годами. Какие симптомы и действия предшествуют этой стадии насилия и позволяют напряженности и спорам трансформироваться в беспорядки и столкновения? Выявив такие симптомы и действия, мы можем сформулировать список предложений, чтобы избежать открытого конфликта на стадии, предшествующей насилию.
Люди бурно реагируют не столько на сам факт этнически смешанного населения, сколько на быстрые изменения, вызванные политикой переселения, стихийными миграциями, наплывом беженцев и т. Д. Перемещения населения, особенно массовые и неорганизованные, несут серьезные социальные проблемы ( конкуренция за работу, нехватка жилья, преступность), нарушение привычных порядков и образа жизни. Местные группы и власти начинают выражать страх и тревогу, обвиняя новоприбывших, обычно этнических иностранцев, в старых и новых проблемах.
Довольно часто недавно возникшие государства навязывают климат и политику, которые отстаивают вытеснение «некоренного» населения из мест их проживания. Такой политике следует решительно противодействовать и использовать все средства, в том числе международные, для обеспечения того, чтобы все люди, проживавшие на территориях государств-правопреемников на момент роспуска, имели право на гражданство. Миграционная политика должна уделять приоритетное внимание ограничению миграции, оказанию помощи «новым меньшинствам» в их социальном приспособлении и их интеграции в недавно изменившуюся политическую среду стран, в которых они проживают.
Применение насилия требует определенной психологической подготовки, особенно для тех, кто его применяет. Эту роль обычно играет широкое распространение пропаганды, разжигающей негативное этническое отношение, и указывает на вероятность насилия. В течение месяцев, предшествовавших погромам во многих районах бывшего Советского Союза, пресса, политики и местные активисты распространяли негативные «образы других», включая обвинения в своих привилегированных условиях жизни, нечестном поведении, нецивилизованном образе жизни и т. Д.
Во многих странах существует антирасистское законодательство, запрещающее публичное выражение расовых и этнических предрассудков, особенно когда они могут вызвать насилие. Подобные законы были приняты в некоторых бывших коммунистических странах, но такие законы оказались неэффективными. Редкие попытки организовать судебные дела вносят дополнительный накал и напряжение, а также мобилизацию этнонационалистических элементов в обществе.
Тем не менее, необходима государственная и общественная поддержка, а также международная судебная помощь для принятия неотложных мер по борьбе с распространением этнической ненависти и предрассудков, особенно в областях, где возможно насилие.Для определения местоположения этих мест и мониторинга ситуации необходимо создать специальные национальные и региональные сети, службы этнологического мониторинга и раннего предупреждения.
Групповой акт насилия требует определенной материальной подготовки. Наиболее важным из них является создание незаконных военизированных группировок, таких как «охранники», «народные армии», «добровольцы», «силы безопасности» и т. Д. Этот процесс включает два важных компонента: приобретение оружия и боеприпасов и наем и обучение «полевые командиры» и рядовые воины.Это становится возможным в ситуации слабой центральной власти и парализованных судебных, полицейских и охранных институтов. На постсоветском пространстве есть дополнительные факторы: личный состав регулярных армий и огромные арсеналы оружия, облегчающие материальную подготовку к этническому насилию. В бывшем Советском Союзе недавняя война в Афганистане также предоставила резервуар молодых военных профессионалов, многие из которых психологически повреждены и социально дезориентированы в современной ситуации.
В условиях растущей напряженности и мер по отчуждению необходимы укрепление общественного порядка и введение строгих ограничений на незаконное приобретение и ношение оружия, а также на создание неконституционных военных структур. Контроль над армейскими арсеналами должен быть рассредоточен, а любая незаконная продажа оружия, спонсорство или организация военной подготовки потенциальных боевиков среди гражданского населения должны преследоваться в судебном порядке. Предусмотреть специальные программы реабилитации и поддержки молодых ветеранов войны и людей, покидающих реорганизованные силовые и военные структуры.
Очевидными симптомами приближающегося насилия являются растущая нетерпимость, чрезмерная риторика и провокационные действия этнических предпринимателей, некоторые из которых не скрывают своего предпочтения насильственным решениям. В то же время центральные органы власти часто проявляют парализующий и дезориентированный образ поведения, который может желать избежать и разрешить спор, но не имеет для этого опыта и ресурсов. Вот почему важно уделять особое внимание обучению и обучению лидеров и местных участников подходам к разрешению конфликтов, а также обмену информацией о подобных ситуациях в других регионах мира и о том, какие ошибки были совершены.
На данном этапе возможны как минимум две основные стратегии: первая — это мобилизация местных сообществ и общественного мнения против действий, нарушающих мир, включая создание комитетов на низовом уровне и групп наблюдения, отслеживающих ситуацию в потенциально опасных районах; другой — энергичные действия полиции и судов по прекращению спорадических актов насилия.
ВНЕ КОНФЛИКТА
Выход из конфликта — сложнейшая проблема для экспертов и политиков.Столкнувшись с этой сложной задачей, некоторые люди используют фаталистический и демобилизирующий подход. Связывая этнический конфликт с так называемыми «основными человеческими потребностями» и «страхом группового исчезновения», один специалист по разрешению конфликтов неожиданно пришел к выводу, что «до сих пор не было решения ни одного крупного мультикультурного или многоэтнического конфликта. Этнические и культурные конфликты сохраняться и либо стать постоянной частью социально-политической системы, либо вспыхнуть, что приведет к насилию и разрушению системы »(Burton, 1990: 33-34).
Мы не можем согласиться с таким видением проблемы по многим причинам. Никакие конфликты, особенно насильственные, не длятся бесконечно и не запрограммированы самой историей и этничностью. Даже недавние серьезные беспорядки на территории бывшего Советского Союза, как в Молдове и в Средней Азии, закончились различными формами урегулирования и управления. Есть перспективы управления ситуациями в Азербайджане и Грузии, а также в Таджикистане. Скромный, но ценный опыт трансформации неограниченных ситуаций насилия в мирные уже накоплен для этого региона мира.Огромные человеческие и материальные ресурсы направляются на миротворческие усилия, не будучи заложниками амбициозных элит, претендующих на то, чтобы говорить от имени «воли и интересов народа».
Отсутствие специально обученных и эффективных военных или юридических сил характеризует многие этнические беспорядки, погромы и массовые убийства. Типичными случаями являются изгнание турок-месхетинцев в Узбекистане (весна 1989 г.), киргизско-узбекский конфликт в Ошской области (лето 1990 г.) и межэтнические столкновения в Фергане (лето 1991 г.).В этой ситуации насилие можно было остановить разными способами. Он имеет тенденцию угасать из-за боязни наказания и отсутствия новобранцев. Чаще всего это не прекращается без вмешательства, которое может быть двух видов: со стороны государства или со стороны местных сообществ и других секторов. Решающее значение имеют энергичные действия, даже если насилие прекратилось, потому что оно посылает сигнал против его дальнейшего распространения.
Организованная война может быть остановлена двумя видами вмешательства в случае, если конфликтующие стороны не могут прийти к соглашению самостоятельно.Первый вид — это политические меры, обеспечивающие условия и помощь в переговорах по достижению соглашений о прекращении огня и мире. Однако таких соглашений гораздо легче достичь, чем поддерживать. Многие соглашения были достигнуты во время войны вокруг Нагорного Карабаха и в Абахазии, но большинство из них были недолговечными и часто использовались для накопления новых ресурсов для возобновления военных действий.
Другой формой вмешательства для прекращения насильственных конфликтов является вмешательство третьей стороны. Во многих отношениях это крайняя мера, позволяющая остановить массовые разрушения и смертоносные войны.Хотя он становится все более популярным на международном уровне и в ООН, он может иметь непредсказуемые последствия. Вмешательство третьей стороны оказалось успешным, когда оно осуществлялось с согласия и при участии обеих конфликтующих сторон, как, например, в Южной Осетии (май 1992 г.). Введение трехсторонних вооруженных сил с участием российской армии помогло остановить трехлетний вооруженный конфликт.
Основная задача вмешательства третьей стороны — обеспечить нейтралитет внешней силы и избежать прямого союза с какой-либо стороной в конфликте.Такой союз имел место, например, когда российская армия в Абхазии практически встала на сторону местных сепаратистов и сыграла роль в превращении конфликта в затяжную войну.
Вмешательство извне, включая совместные международные усилия, должно использоваться только тогда, когда методы политического миротворчества исчерпаны, или по запросу противоборствующих сторон. Введение и применение внешней силы должно быть организовано как совместное действие с участием боевых сил. Не следует практиковать крупномасштабные операции посторонних в районах этнических конфликтов и внутренних войн, поскольку конфликт может легко перерасти в партизанскую войну против «посторонних», которые были призваны на помощь.
Когда насилие, связанное с массовыми беспорядками, прекращено, меры безопасности должны включать меры против его возможного повторения или распространения в других местах. Необходимы срочные меры для предотвращения продолжения насилия в скрытых формах и в укромных местах, а также для обеспечения освобождения всех заложников на основе принципа «все для всех». Полиция и войска в случаях Закона о чрезвычайном положении, а также временного управления, налагаемого властями более высокого уровня, обычно оказываются в сложной ситуации «новичков» и довольно часто демонстрируют некомпетентность и неподготовленность к действиям или могут легко быть вовлечены в «местную дипломатию». «и ложные формы солидарности.Так случилось с представителями правительства России и военным командованием, когда они работали в зоне ингушско-осетинского конфликта в ноябре 1992 года.
В любом случае вмешательства потребуются строгие инструкции для делегатов внешних или высших властей отмежеваться от любой конфликтующей стороны и не допускать влияния местной пропаганды и другого давления. Установление «прямого правления» полезно только в условиях нейтралитета и независимости от местного населения.
В открытом конфликте обычно есть две стороны, но может быть много участников со своими собственными претензиями на власть, положение и участие. Трагедия внутренней вражды, основанной на этнической и клановой лояльности в Таджикистане, заключается в неспособности государственных сил, в том числе российской армии и дипломатии, контактировать и вести переговоры с местными полевыми командирами. Неповиновение отдельных военизированных формирований является тревожным фактором во всех насильственных конфликтах на территории бывшего Советского Союза.Часто такое неповиновение было основным фактором возобновления боевых действий. Вот почему на данном этапе трансформации конфликта важно установить контакты с потенциальными нарушителями мирного процесса, которые не находятся на первом месте в списке переговоров, но обладают оружием и новобранцами, способными сорвать любое перемирие и оспорить соглашения.
Разоружение в зонах непосредственных боевых действий — гораздо более сложный вопрос с технической точки зрения (это требует значительного времени и ресурсов), политической (оружие стало мерой политического капитала и легитимности) и психологической (люди привыкли к оружию и считают их героическими). причины.Оружие — это тоже личное вложение, и люди не хотят терять то, что они заплатили. Для отвода оружия у мирных жителей использовались разные стратегии, в большинстве случаев безуспешные: практически все арсеналы вооружений находились у местного населения в зонах конфликта Южной Осетии, Абхазии и Приднестровья. При этом никаких решительных мер по решению проблемы принято не было. Мы рекомендуем комбинированный метод выкупа огнестрельного и другого смертоносного оружия с установлением крайних сроков и санкций за отказ от него.
Большинство конфликтов не достигают желаемых этническими предпринимателями стадий: беженцы возвращаются домой, территориальные и политические изменения не принимаются более влиятельными участниками. Некоторые комбатанты обычно не хотят восстанавливать статус, но часто это единственная приемлемая и реалистичная формула выхода из стадии насилия. Но статус-кво означает разрешение людям возвращаться в места проживания, возвращение конфискованной у них собственности и восстановление государственных и гражданских институтов.Выход из конфликта — это также время возможностей, когда общество может пожинать плоды за прошлые потери и разрушения, а также создавать механизмы для предотвращения возможных конфликтов в будущем. Это время, когда должна произойти смена политического руководства, позволяющая разделить власть с теми, кто не участвовал в насильственных действиях и кто не несет прямой ответственности за преступления, совершенные во время него. Эта рекомендация идет вразрез с обычной практикой, согласно которой боевики получают широкую поддержку посредством насилия, которое узаконивает их как политических лидеров и часто делает их героями.Но без смены главных действующих лиц сложно начинать новый спектакль.
После насилия следует принять серьезные политические дискуссии, публичные дебаты и принять правовые меры, чтобы вселить в людей уверенность во взаимно позитивных изменениях. Важным элементом на этом этапе является судебное преследование преступлений, совершенных во время насилия. Пока что нигде в посткоммунистическом мире не было подобных судебных процессов, кроме случая с ошским конфликтом. Важно установить вероятность наказания за такие правонарушения, как сдерживающий фактор для будущих боевиков.Оставить их безнаказанными — это приглашение к новому насилию.
Любое насилие травматично, как индивидуально, так и коллективно, поэтому после его окончания следует предпринять немедленные шаги для облегчения травмы. Требуются срочные меры для освобождения заложников, захоронения мертвых, поиска пропавших без вести и оказания помощи скорбящим, обездоленным, изнасилованным женщинам и осиротевшим детям. В бывшем Советском Союзе возвращение домой беженцев обычно было невозможным. Азербайджанцы не могли вернуться в Армению, армяне в Азербайджан, турки в Узбекистан, ингуши в Северную Осетию, грузины в Абхазию и так далее.Некоторые боялись вернуться, но чаще им было не к чему возвращаться, потому что их земли и жилища были захвачены. Существует острая необходимость в национальном законодательстве и международных действиях по предотвращению захвата собственности людьми в ситуациях массовых беспорядков.
Прежде всего, необходимо восстановить доверие в районах, недавно подвергшихся насилию. Это можно сделать только с помощью кампаний в СМИ против этнических предрассудков и систематических усилий по подрыву тех, кто получает экономическую выгоду от этнических конфликтов.Вместо этого кризисная ситуация может быть использована для поощрения местной автономии и самообеспеченности, что, в свою очередь, может быть использовано в проектах по развитию региона. Такие программы развития вселяют надежду в долгосрочной перспективе. Если они будут открыто обсуждаться, широко приветствоваться и адекватно финансироваться, они могут побудить бывших этнических врагов и соперников к сотрудничеству, поскольку они принесут результаты, которые люди ценят и боятся потерять.
Авторские права на статью Cultural Survival, Inc.
Образцы политики России на постсоветском пространстве: принуждение к «сотрудничеству»
Продолжающийся кризис после сосредоточения, как сообщается, более 100000 российских войск в районах, близких к границам Украины , требует переоценки постсоветских конфликтов и роли в них России.За последние десятилетия эта аналитическая область подверглась сильному влиянию множества наблюдателей, практиков и исследователей.
Это привело к трениям между интерпретациями, а также к растущей усталости от некоторых объяснений. Например, влиятельный аналитический центр из Брюсселя с легким пренебрежением писал о «стереотипных заявлениях о том, как Москва вызвала и направляла эти конфликты», и хвалил себя за то, что он выходит за рамки стереотипов и вместо этого исследует, «как ее [Москва] роль в каждом конкретном случае различается. ». 1 Хотя между постсоветскими конфликтами есть определенные различия — в случае с Южной Осетией и Абхазией в Грузии, Молдавским Приднестровьем, в последнее время с Украиной на Донбассе и особенно в Нагорном Карабахе — во всех этих случаях может быть схожесть интересов России. различается.
Системность интересов России
Воспринимаемое различие ролей или интересов России в этих конфликтах не по существу, а по внешнему виду из-за различий в стадиях эскалации конфликтов или их различного политического статуса.Например, Россия активно использует свои вооруженные силы, чтобы возложить на Киев издержки в насильственном конфликте на Донбассе, и она исследует политические механизмы в замороженном военным конфликте в Молдове — оба конфликта служат для России рычагом воздействия на две страны. Напротив, Россия формально аннексировала Крым, де-факто аннексировала Абхазию и Южную Осетию и переместила свою поддержку из Еревана в Баку в Нагорном Карабахе.
Может показаться, что первый набор дел отличается от второго, поскольку первый предлагает российским собеседникам возможность выбора, в то время как последний, похоже, закрыт для любого выбора.Однако это заблуждение. Если аналитически перейти от оперативного к стратегическому уровню и рассмотреть более широкие цели России, во всех этих случаях есть выбор.
Наиболее вероятная цель России, учитывая наблюдаемые заявления, политику и действия Кремля, состоит в том, чтобы построить надгосударственную структуру, возможно, конфедеративного типа, в которой постсоветские страны де-юре и являются независимыми, а де-факто. находятся под влиянием Москвы. Подумайте о современной версии старых отношений типа Варшавского договора.В этих условиях «сепаратистские» территории могли быть возвращены Грузии, Молдове и Украине только на вид, хотя на самом деле они будут подчиняться Москве.
Если в это трудно поверить, рассмотрим модель разрешения конфликтов, которую Россия в настоящее время продвигает в Молдове и Украине. Россия настаивает на федеративных договоренностях, которые позволили бы «сепаратистским» регионам и дальше управляться Москвой, давая им право вето на политику Киева и Кишинева, в то время как Молдова и Украина были бы вынуждены дипломатично признать, что конфликты разрешены.А в случае Нагорного Карабаха Россия могла соблазнить Баку формальным возвращением оспариваемых территорий, а Ереван — защитой от дальнейшей азербайджанской агрессии.
Солдаты в Приднестровье, Молдова. Фото: Caro / Bastian / ScanpixВот почему утверждения о том, что агрессия России необратимо противодействует населению Украины и Грузии, являются обманчивыми, хотя фактически точными. Это ошибочно подразумевает, что Россия хочет убедить эти страны и подружиться с ними, в то время как на самом деле она ищет модель политического принуждения, сдерживания и контроля над ними.Этот фактор военного принуждения со стороны России существует даже против Азербайджана и Армении — он может угрожать Баку военной поддержкой Армении, как это было в начале 1990-х годов; или он может оказать давление на Ереван с требованием невмешательства в случае военного нападения Азербайджана, как это было в прошлом году.
Эта логика указывает на важные общие черты всех этих конфликтов, которые нельзя игнорировать. Общей чертой является присутствие во всех этих регионах российских вооруженных сил, что подразумевает побочный эффект предложения при возникновении конфликта.Другой общей чертой, за исключением приднестровского конфликта в Молдове, является то, что все они переросли в вооруженные столкновения. Это указывает на то, что существует сильная корреляция между присутствием российских вооруженных сил и риском военной эскалации.
Рассматривая этот более тонкий аналитический взгляд, рассматривая процесс и механизм, а не действия, мы можем видеть, что российская прокси-война против Украины на Донбассе — это всего лишь современная версия конфликтов в Грузии и Молдове.Последние не являются межэтническими или политическими конфликтами подлинного сепаратизма, как их изображала Россия, даже несмотря на то, что эта вводящая в заблуждение интерпретация молчаливо принималась на Западе. Об этом, например, свидетельствует печально известный «Отчет № 13» миссии Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в Молдове. Он настаивал на том, что «из-за языковых, исторических и частично этнических различий между левым и правым берегом Днестра … Приднестровье не может успешно управляться в рамках централизованного государства». 2
Российская модель «разрешения конфликтов»
Россия умело использовала этнический ярлык для описания споров, призывающих к праву на самоопределение, а затем использовала это как дымовую завесу, чтобы скрыть свою роль реальной стороны конфликта. Это важная деталь, поскольку это концептуальная основа, на которой строится российская модель «разрешения конфликтов».
Эта модель позволяет России имитировать международно признанные и легитимные механизмы разрешения конфликтов, снизить издержки своего участия в конфликте и в то же время контролировать переговорный процесс и повестку дня.Но что вызывает наибольшую тревогу, так это то, что Запад принял эту логику как основу для своего собственного участия, тем самым предоставив России столь необходимую легитимацию. Среди существующих основных участников участия Запада в этих процессах — через Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) — формат «5 + 2» в приднестровском конфликте и Трехсторонняя контактная группа по урегулированию войны на Донбассе.
Точная проблема с этим западным вмешательством состоит в том, что они принимают переговоры и механизмы разрешения конфликтов, которые a priori обречены на провал.Их структура не допускает другого исхода, кроме желаемого Россией. Экономистам давно известно, что структура институционального механизма может влиять на структуру стимулов его участников, влияя на их поведение.
В этих конкретных случаях особая структура российской модели разрешения конфликтов, на основе которой действует ОБСЕ, влияет на склонность участников к сотрудничеству или координации в переговорах по разрешению конфликтов. Несмотря на то, что Россия является реальной стороной в конфликте, поскольку она прячется за своими доверенными лицами и продвигает их вперед в качестве противников Киева и Кишинева соответственно, она может резко сократить связанные с этим расходы.Он в основном избегает цены межгосударственной агрессии, передавая ее своим доверенным лицам, которые могут нести эти затраты, поскольку у них нет международных обязательств. В этих условиях Россия может позволить себе поддерживать конфликты на неопределенный срок — она также не несет затрат из-за срыва переговоров, поскольку они снова проецируются на ее доверенных лиц.
Россия использует три набора инструментов для оказания давления на постсоветские государства, затронутые «сепаратистскими» конфликтами.
Он использует военное принуждение — с учетом своего военного присутствия и операций — для уменьшения поддержки со стороны Запада этим странам, в частности, путем подрыва энтузиазма Запада в отношении поддержки интеграции этих стран в евроатлантические институты.Пока постсоветские государства остаются за пределами ЕС и НАТО или не импортируют институты ЕС, России будет намного легче получить контроль над этими странами. Российские военные также оказывают давление на ставленников Москвы, следя за тем, чтобы они не увлекались личными программами, несовместимыми с российскими.
Кроме того, Россия использует коррупцию, сомнительные сделки и явные экономические стимулы для привлечения политической элиты из этих стран.
Наконец, он исследует информационное пространство как оперативную область конфликта, 3 , чтобы повлиять на широкую общественность в этих странах.Это не означает, что целевое население будет дружелюбно по отношению к России, а просто создает напряженность между активными слоями населения и правительствами, которые России не нравятся.
Таким образом, некоторые влиятельные западные аналитики неэффективности таких методов в отношении стран Балтии 4 могут быть излишне оптимистичными, поскольку они игнорируют эту логику.
Хотя обычно сложно получить конкретные доказательства некоторых из этих российских действий, случайные возможности, в том числе утечки информации в СМИ, могут открыть ценную информацию о российских операциях.Например, Центр «Досье» опубликовал серию отчетов, раскрывающих подробности работы администрации президента России, направленной на влияние на политических деятелей на постсоветском пространстве, включая страны Балтии. Управление президента России по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами, возглавляемое офицером разведки, работает с оппозиционными партиями в Грузии, 5 культивирует политических агентов в Армении и Азербайджане, 6 руководит правящей партией в Молдова, 7 и ведение операций влияния в Эстонии, Латвии и Литве. 8
Таким образом, конфедеративный дизайн постсоветского пространства не является невозможным проектом — он исследует сочетание авторитарных правительств или влиятельных олигархов и экономических элит, контролируемых Кремлем, с политически активным сегментом антизападного населения и российской армией. присутствие, вероятно, достигнет этой цели. Ключевая проблема — поддержка России или ее политики населением — не так уж непреодолима, как может показаться. Подъем Виктора Медведчука и растущая популярность его партии «Оппозиционная платформа — За жизнь » в Украине подтверждают это. 9 Создание антизападных настроений и скептицизма тоже не невозможно — два десятилетия контролируемого медиа-пространства в России подсказали путь для достижения этой цели.
Сопоставляя предпочтительные результаты России с наименее благоприятными альтернативами, подход России оказался весьма успешным. Голоса, утверждающие, что Россия потеряла больше, чем приобрела, не позволяют оценить ситуацию с учетом предпочтений правящих элит России. С точки зрения Кремля, он предпочитает нынешний сценарий сценарию, когда Украина или другие постсоветские страны интегрируются политически и идеологически в евроатлантическое пространство.
Сторонники грузинской оппозиции с плакатом «Остановите мечту Путина» принимают участие в митинге протеста перед зданием парламента в Тбилиси, Грузия, в 2019 году. В Грузии по-прежнему сохраняется напряженный политический климат, и Россия использует эту ситуацию для усиления своего влияния. EPA / ScanpixВзаимодействие с Россией и сопротивление ей
Самый серьезный текущий риск — это способность России усилить и усилить антизападные настроения, а также уменьшить поддержку институтов западного типа среди избирателей в постсоветских странах.Это создаст давление на внутренних политиков в этих странах и будет благоприятствовать пророссийским партиям. Единого эффективного решения этой проблемы не существует, поскольку его необходимо будет исследовать и разрабатывать в зависимости от местных условий, которые различаются в постсоветских странах. Оказание финансовой помощи национальным общественным телевизионным каналам для улучшения качества и количества их продукции может дать удивительно хорошие результаты. Целевые стратегические коммуникационные кампании, продвигающие Запад, могут стать еще одним необходимым шагом.
Евросоюзу придется кардинально изменить подходы к конфликтам на постсоветском пространстве. История показывает, что уговоры не заставят Россию отказаться от военного и политического контроля над ними. Первым шагом было бы прекращение поддержки созданных Россией механизмов разрешения конфликтов. Это потребует изменения этих механизмов, снятия российского контроля (в том числе военного) над ними и создания стимулов для сбалансированных уступок. Для этого ЕС должен достоверно заявить о своей готовности назвать Россию военным агрессором с четкими и оперативными последствиями в соответствии с международным правом.Он должен достоверно указать на свою готовность создать параллельные структуры управления конфликтами на основе модели ООН, основанной на нейтралитете и беспристрастности, при одновременном выходе из нынешних структур, контролируемых Россией. Он должен активно взаимодействовать с национальными правительствами, затронутыми конфликтами, спровоцированными Россией, с целью генерирования затрат, направленных на подрыв усилий России по поддержанию «сепаратистских» образований. Технически он должен создать условия, при которых предложенные им альтернативы будут более привлекательными для России, чем статус-кво .Это возможно, если ЕС сумеет заручиться минимально необходимой политической поддержкой такого курса действий.
Эта статья опубликована в журнале ICDS Diplomaatia. Мнения, выраженные в публикациях ICDS, принадлежат автору (авторам).
1 Томас де Ваал и Николаус фон Твикель, «За пределами замороженного конфликта: сценарии для разногласий сепаратистов в Восточной Европе», Центр исследований европейской политики, 2020, с.8.
2 Отчет № 13 Миссии ОБСЕ в Молдове, 13 ноября 1993 г., стр. 1, www.osce.org/files/f/documents/4/b/42307.pdf.
3 Подробнее см. Думитру Минзарари, «Межгосударственный конфликтный потенциал в информационной сфере», Оборонный колледж НАТО, Аналитический отчет № 19, ноябрь 2020 г., www.ndc.nato.int/news/news.php?icode= 1485.
4 Например, см. Эндрю Радин, «Гибридная война в странах Балтии: угрозы и возможные ответы», Отчет об исследованиях корпорации RAND, RR-1577-AF, www.rand.org/pubs/research_reports/RR1577.html.
5 Досье «Как Кремль вмешивается во Внутреннюю политику соседних стран». Часть Первая: Выборы в Грузии », dossier.center/georgia.
6 Досье «Как Кремль вмешивается во Внутреннюю политику соседних стран». Часть Четвертая: «Борода» — это Эревана и Мягкая сила в Баку », dossier.center/azerb.
7 Досье «Как Кремль вмешивается во Внутреннюю политику соседних стран».Часть Пятая: «Кремлевская Мамалыга», dossier.center/mld.
8 Досье «Как Кремль вмешивается во Внутреннюю политику соседних стран». Часть Шестая: «Подкрышники», dossier.center/pribaltika.
9 Kyiv Post, «Опрос: пророссийская партия может стать лидером на потенциальных парламентских выборах», 30 декабря 2020 г., www.kyivpost.com/ukraine-politics/poll-pro-russian….
Конфликт в России и на постсоветском пространстве | Учеба в King’s
Описание модуля
Предварительные требования
- Модуль индукции и ориентации
- Если вы изучаете войну в современном мире, вы должны также заполнить «Историю современной войны 1: начало холодной войны, 1945–1975 годы» и «Историю современной войны 2: от холодной войны с террором до войны с террором, 1975–2011 годы».
- Если вы изучаете Международные отношения и Современную войну, вы также должны завершить Международные отношения и Современная война 1: Теории и концепции и Международные отношения и Современная война 2: Проблемы и проблемы.
Учебные заведения
- Подходы к постсоветскому конфликту
- Новые государства, Гражданские войны
- Сепаратисты
- Русская война в начале 21 века
- Россия и будущее европейской безопасности
Описание
Конфликт на Украине резко обострил ряд устойчивых проблем безопасности, связанных с Россией и другими постсоветскими государствами.Этот курс фокусируется на наиболее остром и разрушительном конце спектра безопасности: вооруженных конфликтах, которые преследовали — и продолжают преследовать — независимые государства бывшего СССР. К ним относятся гражданские войны, мятежи, террористические кампании и даже (предположительно немодные) межгосударственные войны. Хотя каждый конфликт необходимо рассматривать в его собственном контексте, ряд структурных условий характерен для посткоммунистического пространства, и все они имеют далеко идущие последствия для будущей евразийской безопасности.
Модуль направлен на предоставление специальных знаний и понимания по четырем ключевым вопросам:
- Какие типы конфликтов имели место на постсоветском пространстве и каковы их общие черты?
- Каковы движущие силы таких конфликтов и что может определять их будущие траектории?
- Какое значение имеют эти конфликты для евразийской и международной безопасности в целом?
- Как различные теоретические подходы в стратегических исследованиях и международных отношениях пытались объяснить и определить постсоветские конфликты?
Мы начинаем в модуле 1 с определения нашей области фокусировки и рассмотрения нескольких различных аналитических подходов к этой области.Мы возвращаемся к распаду Советского Союза и исследуем способы, которыми эта эпохальная трансформация способствовала конфликту, включая вопрос о том, является ли «деколонизация» подходящей основой для рассмотрения этого процесса. Затем мы рассматриваем роль этнонационализма как движущей силы фрагментации и конфликтов и сравниваем ее с политэкономическими объяснениями (сосредоточенными на конкуренции за ресурсы, неопатримониализме и организованной преступности). Наконец, мы исследуем рост и роль исламистских движений, а также их вклад в вызовы региональной безопасности.
В блоке 2 мы сосредотачиваемся на гражданских войнах в Грузии и Таджикистане и их региональных последствиях. Мы начинаем с серии конфликтов в Грузии, от независимости до российско-грузинской войны 2008 года. Этот конфликт вводит многие переменные, которые мы обсуждаем в модуле (политическая нестабильность, национализм, отделение, коррупция), а также несколько различных типов конфликт на одной арене. Также рассматриваются текущие вопросы, касающиеся отношений России с Абхазией и Южной Осетией, а также стремление Грузии к европейской интеграции.Затем мы исследуем малоизвестную гражданскую войну в Таджикистане (1992–1997 гг.), Которая представляет собой интересное сочетание типов конфликтов (гражданская война, восстание на базе беженцев, исламистский терроризм) и внешнего вмешательства (Россия, Узбекистан, Афганистан). В заключение мы рассмотрим текущее состояние безопасности в Центральной Азии с учетом внутренних вызовов и событий в Афганистане. Основная цель этого модуля — дать учащимся возможность лучше интерпретировать происходящие события на Кавказе и в Центральной Азии — двух регионах, которые, как ожидается, испытают большую нестабильность в ближайшие годы.
В блоке 3 мы сосредоточимся на двух сепаратистских конфликтах, которые начались в конце коммунистической эпохи и остаются неурегулированными по сей день. Начнем с конфликта из-за Нагорного Карабаха и продолжающейся войны между Арменией и Азербайджаном из-за судьбы анклава. Затем мы рассмотрим случай Приднестровья, включая изменения в его структурном контексте с учетом эволюции позиций Европы и России в Юго-Восточной Европе и войны на Украине. В заключение мы рассмотрим потенциал сепаратизма внутри самой России.Таким образом, в этом разделе подробно рассматриваются этнонационализм, внутригосударственный конфликт, границы и суверенитет.
В блоке 4 мы внимательно изучаем российский опыт ведения войны в начале 21 века. Подразделение уделяет большое внимание двум чеченским войнам, внутренней кампании чеченского терроризма и позиции России в глобальной войне с террором после 2001 года. Затем мы рассматриваем продолжающееся незначительное повстанческое движение на Северном Кавказе и потенциальное влияние подъема Исламского государства на местную воинственность.В заключение мы подробно рассмотрим эволюцию российской военной доктрины с 2000 года, с особым акцентом на ее меняющееся восприятие угроз по отношению к западным институтам безопасности.
Наконец, в Блоке 5 мы сосредоточимся на российском вмешательстве в Украину и Сирию, а также на текущем состоянии европейской безопасности. Во-первых, мы деконструируем конкурирующие западные и российские нарративы относительно истоков украинского конфликта. Мы обсуждаем возникновение конфликта и аннексию Крыма, а затем обосновываем эти события теориями международных отношений и международной безопасности, учитывая реалистические, либеральные и конструктивистские интерпретации конфликта.Ключевая цель этой дискуссии — объяснить, почему конфликт на Украине привлек столько внимания и споров в политических и академических кругах, а также предоставить возможность для сравнения разрозненных нарративов и интерпретаций. Мы также обсуждаем последствия конфликта для отношений НАТО и европейской безопасности. Затем мы рассматриваем движущие силы вооруженного вмешательства России в Сирию в 2015 году. Наконец, мы завершаем модуль рассмотрением того, какие конфликты, которые мы рассмотрели в этом модуле, предвещают будущее европейской безопасности.Хотя модуль не может быть в курсе текущих событий, его представление всеобъемлющих исторических, стратегических и структурных факторов в этом конкретном регионе должно дать студентам инструменты для лучшего понимания и анализа происходящих событий после завершения модуля.
* Обратите внимание, что информация о модуле является ориентировочной и может меняться из года в год.
Информация для персонала
Не применимо
Учебный образец
Однократный курс, 1 х 11 недельОценка модуля — дополнительная информация
Модули обычно оцениваются по заданиям и участию студентов в обсуждениях семинара, экзамены не проводятся.
Дополнительный модуль для
Понимание трансграничных конфликтов в постсоветской Центральной Азии: пример Кыргызстана и Таджикистана
Понимание трансграничных конфликтов в постсоветской Центральной Азии: пример Кыргызстана и Таджикистана
Несмотря на преобладание работ о «дискурсах опасности» в Ферганской долине, которые заново изобрели постсоветскую Среднюю Азию как площадку для интервенции, литература о потенциале конфликта в приграничных районах Кыргызстана и Таджикистана довольно ограничен.Тем не менее, количество мелкомасштабных столкновений и напряженности на границах Баткенской и Исфаринской областей неуклонно растет. Соответственно, эта работа направлена на то, чтобы внести свой вклад в понимание эскалации конфликта в этом районе и выявить факторы, которые усугубляют напряженность между общинами. В частности, в этой статье рассматриваются четыре фактора, которые усугубляют напряженность и препятствуют восстановлению мирной социальной ткани в Баткенско-Исфаринском регионе: нерешенные наследие советского прошлого, неэффективное использование природных ресурсов, милитаризация границ и отсутствие разработка политики на основе фактов.
Введение
Значение и масштабы насилия и конфликтного потенциала в современной Ферганской долине были определены как одна из наиболее распространенных тем в исследованиях постсоветской Центральной Азии. Этот густонаселенный регион долгое время изображался как место скрытого межэтнического конфликта. Ферганская долина — это не только регион, где три основные этнические группы — кыргызы, узбеки и таджики — сосуществуют в сети взаимозависимых сообществ, разделяющих места захоронения, пастбища и рынки, но и регион, где этнические и политические границы часто не совпадают.[1]
Соответственно, вскоре после распада Советского Союза Ферганская долина была дискурсивно представлена как нестабильный и охваченный кризисом регион, подверженный межконфессиональному насилию. Такие дискурсы характеризовали постсоветскую Центральную Азию как площадку для интервенции, побуждая международное сообщество войти в регион, чтобы смягчить конфликтный потенциал и способствовать мирному развитию. Однако такое вмешательство не принесло гармонии расколотым общинам, поскольку они были оторваны от местного контекста, имитировали миростроительство «снизу вверх» и носили излишне технический и процедурный характер.[2] Более того, помимо неверного определения причин конфликтов, международные агентства по оказанию помощи непреднамеренно поддержали усиление авторитаризма в Центральной Азии, что вызвало настоящие недовольство и беспокойство в регионе. [3] Удивительно, но во многих академических и политических работах по-прежнему подчеркивается необходимость изменений, которые должны исходить от международного сообщества, не подвергая сомнению местные реалии.
В связи с этим, данная статья стремится внести свой вклад в смягчение острых конфликтов и содействие мирному развитию в Ферганской долине посредством продвижения научно-обоснованного подхода к пониманию конфликта.В этой работе делается попытка выявить движущие силы эскалации конфликта в приграничных районах Кыргызстана и Таджикистана, Баткена и Исфары соответственно, которые долгое время были ареной периодических конфликтов с участием гражданского населения, сил безопасности и государственных чиновников.
Этимология конфликта
Понимание различных теоретических перспектив конфликта важно как для анализа явления, так и для разработки соответствующих механизмов и ответных мер. После окончания холодной войны конфликты больше не воспринимались как результат с идеологической точки зрения, а скорее как борьба внутренних антагонизмов.Новые исследования конфликтов отдавали предпочтение интерпретациям конфликта, которые подчеркивали изначальные этнические, культурные или религиозные различия и призывали к международным терапевтическим вмешательствам для сдерживания насилия и нестабильности [4]. Такой «интервенционизм» оправдывался искаженным представлением слабых государств как провалов проекта современности [5]. Согласно этой точке зрения, результатом этой неудачи стал рост несостоявшихся государств, что заложило основу для распространения «новых войн», характеризующихся новыми формами войны, политикой идентичности, децентрализованным насилием и глобализированной военной экономикой.[6]
Эти «новые войны» создают новую сектантскую идентичность, которая подрывает чувство общности и обычно трудно положить конец, потому что часто нет единой причины конфликта. [7] Противоборствующие стороны были заинтересованы в продолжении насилия по разным причинам, и сторонники этой гипотезы «новых войн» определили «жадность» или экономические мотивы в качестве основной движущей силы конфликта. Используя набор данных о гражданских войнах за период 1960–1999 годов, Пол Коллиер и Анке Хеффлер разработали эконометрические модели для прогнозирования вспышки гражданского конфликта.[8] Они пришли к выводу, что модель, сфокусированная на возможностях и экономических условиях для восстания, работает хорошо, в то время как обиды, такие как этнические и религиозные разделения внутри общины, не добавляют объяснительной силы. Эти результаты еще больше спровоцировали дискуссию о причинах конфликта «жадность против недовольства».
Хотя подход, основанный на экономической повестке дня, выявил новое измерение конфликта, многие наблюдатели не были убеждены, что «новые войны» действительно были «новыми». [9] Они утверждали, что роль экономических факторов не может быть легко изолирована от других мотивов, которые приводят к насилию, и поэтому необходимо изучить ряд мотивов, включая характер обид и их взаимодействие.[10] В этом контексте, несмотря на то, что она считается устаревшей, теория затяжного социального конфликта Эдварда Азара [11] также может быть полезна для понимания динамики современного конфликта. Азар выделил четыре переменные, которые ответственны за преобразование неконфликтных ситуаций в конфликтные: общинное содержание, человеческие потребности, роль правительства и государства и международные связи. Как подчеркнул Оливер Рамсботэм [12], политические рекомендации, основанные на подходе «экономической повестки дня», не сильно отличаются от тех, которые выдвинул Азар, которые касаются важности управления этническим доминированием, противодействия отсутствию экономических возможностей, устранения неспособности правительства защитить меньшинства и управление влиянием диаспор.
Основываясь на этих вопросах, Пол Роджерс [13] определил три вероятных тенденции широких современных конфликтов. Первый возникает в результате миграции людей по социальным, экономическим и экологическим мотивам. Усиление националистических тенденций и культурных конфликтов может проявляться в наиболее уязвимых сообществах в регионах-получателях относительного богатства. Вторая тенденция — это конкурентная и жестокая реакция обездоленных внутри государств и между ними. Третья тенденция указывает на конфликты между окружающей средой и ресурсами по таким вопросам, как пресная вода, продукты питания или ископаемое топливо, будь то местные или региональные.
Последняя тенденция долгое время относилась к региону Центральной Азии, поскольку многие наблюдатели прогнозировали ожесточенную борьбу в Ферганской долине за доступ к ограниченным природным ресурсам и их использование. Они предсказывали, что неудовлетворенные человеческие потребности и прозрачные границы усугубят эту конкуренцию и разделят национальные общины по этническому признаку в регионе.
Ферганская долина
Ферганская долина — это большая равнина в форме ромба, раскинувшаяся в самом сердце Центральной Азии через Южный Кыргызстан, Северный Таджикистан и Восточный Узбекистан.Окруженная обширными горами Кураминского, Чаткальского, Ферганского, Алайского и Туркестанского хребтов и примерно определенная бассейнами реки Сырдарья, долина площадью 22000 квадратных километров отличается плодородием сельскохозяйственных культур, основными культурами которых являются хлопок, рис. , пшеница, фрукты и овощи.
Первые признаки орошаемого земледелия относятся к позднему бронзовому веку, и эта продуктивность сельского хозяйства превратила Ферганскую долину в один из самых густонаселенных регионов мира.[14] С населением около 12-15 миллионов человек в долине проживает примерно пятая часть всего населения Центральной Азии. Таким образом, как подчеркнул Фредерик Старр [15], все, что произойдет в Ферганской долине, напрямую повлияет на экономическую, политическую и религиозную сферы всех трех государств — Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана.
Мало кто был удивлен, когда после распада Советского Союза густонаселенная Ферганская долина вновь превратилась в принципиально нестабильную зону, подверженную насильственным межэтническим конфликтам.Появилось множество академической и публицистической литературы, содержащей рекомендации о линиях разлома в Центральной Азии. Эти работы показали, что долину необходимо «успокоить», потому что это уязвимая область, где «новое насилие вероятно и почти наверняка». [16] Несмотря на различия в нюансах, сторонники «успокоения» долины утверждали, что вероятность конфликта проистекает из широкого спектра факторов, включая бедность, перенаселенность, безработицу, экологические кризисы, этническую раздробленность, незаконный оборот наркотиков, национализм и т. Д. коррупция, авторитаризм, мусульманский фундаментализм и даже конспирологическое участие третьих лиц.[17]
В то время как большинство таких «катастрофических» работ [18] не смогли продемонстрировать существование насильственных угроз в регионе и увязать масштабы предсказаний с нехваткой подтверждающих доказательств [19], эта литература преуспела в том, чтобы заново изобрести ферганский мир. Долина как место интервенции. Как резюмировала Кристин Бихсель [20], отчетливо «агентивные» по своей природе, эти работы описывают состояние дел в Центральной Азии, требующее действий по предотвращению ужасных последствий, ожидающих регион без внешнего вмешательства, и призывающих международные агентства по оказанию помощи незамедлительно принять меры. рекомендации по смягчению предполагаемого конфликта.Довольно часто эти исследователи, агентства по развитию и эксперты заявляли как о привилегированном отношении к пониманию реальности в Центральной Азии, так и о подразумеваемом обязательстве лечить недуги, которые видны с их привилегированного положения [21].
С конца 1990-х годов международные агентства по оказанию помощи продвинули широкий спектр мероприятий по предотвращению конфликтов в Ферганской долине, которые включали проекты по снижению предрассудков и воспитанию толерантности, системы раннего предупреждения, тематические инициативы приграничного сотрудничества, курсы предпринимательства, микро- программы кредитования и тренинги по управлению границами.[22] Такая помощь обычно направлялась в соответствии с принципами содействия «либеральному миру» на Глобальном Юге с упором на демократизацию и экономическую либерализацию. [23] Действительно, «волшебное трио» рынка, демократии и гражданского общества возникло как панацея развития в 1980-х годах, чтобы стать предписывающим решением проблем развития в 1990-х [24]. Вмешательства такого рода были напрямую связаны с конкретной концепцией конфликта международными агентствами по оказанию помощи. Большинство агентств по оказанию помощи предполагали, что конфликт в Центральной Азии разразится из-за нехватки природных ресурсов; что стороны конфликта будут разделены по этническому признаку; и что экономическая отсталость, прозрачные границы и неудовлетворенные потребности людей приведут к насилию.
В то время как реформы западного образца не смогли спровоцировать развитие плюралистического общества и способствовать демократическим преобразованиям в регионе, множество представленных инициатив по предотвращению конфликтов выявили представление о том, что конфликт в Центральной Азии, реальный или предполагаемый, не может быть сведен к одной переменной. . В конечном итоге, как подчеркнул Ник Мегоран, многие факторы, которые вызвали конфликты в других частях мира, присутствуют в Ферганской долине, и поэтому основная цель исследователей, гуманитарных агентств, правительств и местных сообществ — представить изменения, необходимые для предотвращения конфликтов.[25]
Баткен и Согд
Несмотря на распространенность подобных «катастрофических» работ о Ферганской долине, литература о конфликтном потенциале в кыргызско-таджикских приграничных районах ограничена. Тем не менее, количество мелкомасштабных столкновений и напряженности на этих границах неуклонно растет. Баткенская область, входящая в состав Ферганской долины, расположена на юго-западе Кыргызстана. Регион был образован как седьмая отдельная область Кыргызстана 12 октября 1999 года, частично в результате вторжения воинствующих панисламистских экстремистов в Ферганскую долину.Население региона составляет 492 600 человек, и он в значительной степени зависит от животноводства и земледелия. [26] Расположенный на северо-западе Таджикистана, Согд является домом для почти 2 349 000 жителей и имеет самую большую долю обрабатываемых земель в республике, помимо того, что это единственный регион Таджикистана, полностью зависящий от внешних источников воды. [27]
Из 971 километра границы, разделяющей Кыргызстан и Таджикистан, официально согласовано только 519 километров. [28] Спорные участки, разделяющие два государства, проходят через Баткенскую область Кыргызстана и Согдийскую область Таджикистана.Есть также два анклава, таджикские районы Ворух и Западная Калача, которые расположены в Баткенской области. Это районы, где периодически происходят конфликты с участием гражданского населения, сил безопасности и государственных чиновников. В частности, обозначенными территориями являются южная часть Исфаринского района Согдийской области (джамоаты Чоркух, Сурх, Шураб и Ворух [29]) и западная часть Баткенской области (муниципалитеты Ак-Сай, Самаркандек и Ак-Татыр). наблюдателями как наиболее подверженные межэтнической напряженности.[30]
В целом годы независимости как для Кыргызстана, так и для Таджикистана омрачены конфликтами на границах их Баткенской и Согдийской областей соответственно (например, в 2000, 2003, 2005, 2008, 2011, 2014, 2015 годах). По некоторым данным, в период с 2011 по 2013 год на кыргызско-таджикской границе произошло 63 инцидента, от небольших драк до взятия заложников. [31] Серьезная эскалация конфликта обычно связана с поджогами, забрасыванием камней и использованием садовых инструментов. В результате такую эскалацию часто называли «кетменскими войнами».”[32]
Однако январский конфликт 2014 г. ознаменовался новой динамикой. Правительство Кыргызстана начало строительство альтернативной дороги вдоль Кок-Таш-Ак-Сай-Тамдык в обход таджикского анклава Ворух. 11 января солдаты таджикской пограничной службы прибыли на строительную площадку и столкнулись с рабочими, прокладывающими дорогу. [33] В завязавшемся противостоянии киргизские и таджикские пограничники открыли огонь. В результате были ранены 5 киргизских солдат и 3 таджикских солдата. [34] Министерство иностранных дел Таджикистана настаивало на том, что участок объездной дороги проходил через оспариваемый участок земли, и поэтому таджикские пограничники имели право заблокировать строительство.[35] Кыргызская сторона настаивала на том, что дорога проходит через территорию Кыргызстана и была построена для обеспечения безопасного и независимого передвижения граждан Кыргызстана, которым в противном случае пришлось бы проезжать через Ворух. [36]
Если предыдущая эскалация была «кетменскими войнами» или столкновениями, в которых участвовали гражданские лица, вооруженные камнями и садовыми инструментами, то в этом конфликте участвовали регулярные армейские подразделения с обеих сторон, которые предположительно использовали тяжелое оружие, такое как минометы и реактивные гранатометы. [37] Эта угрожающая тенденция побудила правительства Кыргызстана и Таджикистана снова сесть за стол переговоров и разработать решения, направленные на устранение коренных причин проблемы.[38]
Тем не менее, несмотря на продолжающиеся межправительственные дискуссии о необходимости смягчения напряженности на кыргызско-таджикской границе, количество случаев спорадического насилия и их эскалации не уменьшилось. Через два месяца после заседания межправительственной комиссии, 7 мая 2014 г., на кыргызско-таджикской границе снова вспыхнули столкновения с участием почти 1500 человек, в результате чего несколько человек получили ранения, а также сгоревшие машины и заправочная станция. [39] Только недавно, 22 января 2017 года, у села Кок-Таш произошло столкновение нескольких десятков молодых людей с обеих сторон.[40] Как сообщили Абдулхолик Холики и Набиджон Рагимов, [41] латентный конфликт Исфара-Баткен, унаследованный от советского прошлого, все еще преследует современные Кыргызстан и Таджикистан, тем самым препятствуя экономическому и культурному сотрудничеству, осложняя межгосударственные отношения и унося жизни мирных жителей.
Причины конфликтов
Как указывалось ранее, с конца 1990-х годов международные агентства по оказанию помощи продвигали широкий спектр мероприятий по предотвращению конфликтов в Ферганской долине в соответствии с принципами содействия «либеральному миру».«Большинство из них воспринимали конфликт как результат спорных границ, скудных природных ресурсов, экономической отсталости и неудовлетворенных человеческих потребностей. Более подробное рассмотрение напряженности между Баткеном и Исфарой показало, что эскалация в регионе также была связана с советским прошлым и отсутствием рекомендаций по политике, основанных на фактах, в дополнение к неэффективному использованию природных ресурсов и милитаризации границ.
Советское наследиеХотя современные Кыргызстан и Таджикистан стали свидетелями роста эскалации конфликтов на своих границах, такие тенденции конфликтов не ограничиваются периодом их независимости.В советский период регион также стал свидетелем ряда эскалаций конфликтов, несмотря на преобладающие предположения о том, что территориальные конфликты в Центральной Азии по своей сути являются постсоветским феноменом.
В 1924 году, после первоначального советского национально-территориального разграничения, Кыргызская Автономная Советская Социалистическая Республика (АССР) обратилась к Советскому центральному правительству с просьбой передать Исфара и Сох административные единицы в состав Кыргызской АССР. [42] Основываясь на оценке межреспубликанских комиссий, центральное правительство отклонило петиции Кыргызской АССР и постановило, что Исфара и Сох останутся в юрисдикции Узбекской Советской Социалистической Республики (ССР).[43] Хотя центральное советское правительство заявило, что национально-территориальное разграничение в Ферганской долине было «окончательно решено», как Киргизская АССР, так и Узбекская ССР оспаривали окончательное урегулирование.
В результате региональные территориальные споры были приостановлены, а административная граница часто не соблюдалась. [44] Тем не менее, время от времени в Баткенской и Исфаринской областях происходили акты насилия из-за земельных участков [45]. Например, в 1936 году насилие между кочевыми киргизами и оседлыми таджиками во время зимнего лагеря в районе анклава Ворух привело к гибели нескольких человек и множеству других раненых.
В конце 1960-х годов фермерское хозяйство Исфаринского района начало расширяться на пастбища совхоза Баткенской области. Хотя советское министерство сельского хозяйства разрешило исфаринскому колхозу использовать эту землю в качестве пастбищ, под давлением быстрого роста населения исфаринское хозяйство решило построить канал на этой земле, чтобы расширить орошаемые площади за пределы ранее возделываемых земель [46]. Пострадавшие киргизские сельчане обращались в различные инстанции, включая обращение в центральное правительство.[47] Не получив должного ответа от властей, киргизские сельские жители решили вмешаться сами, что привело к эскалации насилия между киргизскими и таджикскими сельскими жителями в 1969, 1970 и 1975 годах.
После обострения конфликта в 1975 году межреспубликанская комиссия решила разделить спорную землю между двумя хозяйствами и переселить киргизов в недавно созданное село Ак-Сай. [48] Комиссия также обязала хозяйство Исфара обеспечивать Баткенское хозяйство водой в период полива.Однако это предписание не было выполнено, потому что вода из канала Мехнатобод-Ак-Сай едва удовлетворяла потребности общины Ворух. [49] В результате под давлением обиженных киргизских сельских жителей Кыргызская ССР решила построить собственную насосную станцию для удовлетворения потребностей общины Ак-Сай.
В 1989 году спор о земельном участке между селами Уч-Добо и Ходжай Ало перерос в ожесточенный конфликт с участием жителей сел Ворух и Ак-Сай.[50] Предположительно, таджикские сельские жители пытались расширить свои посевы до киргизских пастбищ, но, столкнувшись с сопротивлением киргизских сельских жителей, они заблокировали канал Ак-Татыр, который снабжал водой киргизские деревни, расположенные ниже по течению. Жители села Киргизии попытались силой разблокировать канал, что, в свою очередь, встретило ожесточенное сопротивление жителей села Таджикистана. Насилие между сельчанами было прекращено только после вмешательства советских солдат [51].
Краткий обзор эскалации конфликта в Баткенско-Исфаринском регионе в советский период показывает, что конфликтная динамика в этой части Ферганской долины не возникла как новое явление, характерное только для периода постсоветского государственного строительства, и что инциденты эскалации конфликтов были зафиксированы еще в 30-е годы прошлого века.Природа этих конфликтов показывает, что советское центральное правительство явно отдавало предпочтение оседлому образу жизни и сельскохозяйственным способам производства, а не отгонному образу жизни и животноводству, что, в свою очередь, составляет большую часть истории конфликта в Баткенско-Исфаринском регионе. [52] Пытаясь обеспечить советскую самодостаточность, Москва сосредоточилась на увеличении пахотных земель для сельского хозяйства, даже за счет пастбищ. Советские проекты модернизации не только повлияли на кочевое и полукочевое население и устоявшийся образ жизни в Центральной Азии, но и проложили путь к экологическим катастрофам, таким как истощение Аральского моря.В свою очередь, неспособность советского правительства устранить непреднамеренные последствия своей политики превратила Баткенско-Исфаринский регион в место противостояния, разделившего оседлых таджиков и перегонных киргизов.
Неэффективное использование природных ресурсовМногие наблюдатели подчеркивали, что настоящие причины конфликта, разделяющие баткенскую и исфаринскую общины по этническому признаку, кроются в нехватке природных ресурсов. В частности, считается, что причиной конфликтов является вода.Однако существует множество литературы, в которой говорится, что причинно-следственную связь между водой и конфликтом трудно подтвердить. [53] Напротив, даже если конфликт уже ведется по другим вопросам, общие интересы на водных путях всегда перевешивают характеристики, вызывающие конфликты, в то время как совместные водные режимы имеют тенденцию быть особенно устойчивыми с течением времени. [54]
Тем не менее, периодически повторяется мнение о том, что напряженность на участке границы Баткен-Исфара напрямую связана с нехваткой воды, хотя это утверждение не выдерживает более детального изучения.По данным AQUASTAT Продовольственной и сельскохозяйственной организации (ФАО) ООН, общие объемы возобновляемых водных ресурсов на душу населения в Кыргызстане (4336,00 м3) и Таджикистане (3095,00 м3) выше, чем в Китае (2051,00 м3), Чехии. Республика (1245,00 м3), Испания (2384,00 м3), Франция (3325,00 м3) и Германия (1878,00 м3). Разница между забором пресной и сельскохозяйственной воды в процентах от общих возобновляемых водных ресурсов в Кыргызстане и Таджикистане значительна, но не критична.В своем исследовании Асель Мурзакулова и Ирен Местре [55] применили показатель Фалькенмарк к Кыргызстану и Таджикистану, который использует пороговое значение в 1700 м3 на душу населения в год для определения того, испытывает ли население водный стресс. Соответственно, обе страны не попадают в категорию государств с водным дефицитом и хорошо обеспечены водой. Бихсель [56] идет еще дальше, утверждая, что понятие дефицита в целом является относительным понятием, состоящим из социальных отношений, политических интересов и морали, которые определяют доступ к природным ресурсам, контроль над ними и борьбу за них, и, следовательно, его нельзя отделять. из конкретного политического, исторического и культурного контекста.
Другими словами, нехватка воды в Центральной Азии определяется использованием воды, а не ее реальным количеством. Как упоминалось выше, политика советского центрального правительства благоприятствовала оседлому образу жизни и сельскохозяйственным способам производства; однако и в советские времена управление водой не осуществлялось эффективно, а ирригационные каналы находились в плохом состоянии даже до 1990-х годов. В период независимости водная инфраструктура только ухудшилась, так как бюджеты как правительств, так и фермерских хозяйств резко упали.[57] Сложные системы гидравлической инфраструктуры, унаследованные от Советского Союза, предполагали сотрудничество между государствами Центральной Азии, особенно между странами, расположенными выше и ниже по течению. Тем не менее, единая позиция СССР давно сменилась резко расходящимися экономическими интересами и мерами безопасности, соответствующими различным стратегическим взглядам центральноазиатского руководства.
В результате существующая водная инфраструктура на кыргызско-таджикской границе пришла в аварийное состояние.Водные каналы либо заилены, либо повреждены, водяные насосы сломаны или не работают на полную мощность, что приводит к дальнейшим потерям воды. Поскольку гидротехническая инфраструктура является трансграничной по своей природе, нет специального учреждения, ответственного за ее восстановление и обслуживание, в то время как ни правительство Кыргызстана, ни правительство Таджикистана не желают инвестировать в водные системы за пределами своих национальных границ.
Соответственно, напряженность в приграничных районах Баткена и Исфары возрастает с началом сезона орошения.Кооперативные ожидания зачастую не соответствуют действительности как на межгосударственном, так и на местном уровне. Несмотря на то, что этот район не испытывает водного стресса, пользователи, расположенные ниже по течению, по-прежнему часто лишены воды, в то время как пользователи выше по течению часто злоупотребляют забором воды. В свою очередь, нижестоящие пользователи стремятся смягчить это неравенство путем переговоров, протестов, препятствий и саботажа, что, в свою очередь, увеличивает дилемму безопасности и обостряет напряженность.
Милитаризация границВ начале августа 2015 года узкая улочка, разделяющая Кыргызстан и Таджикистан, стала зоной конфликта между гражданами обеих стран.Различные источники указывают до 200 человек, участвовавших с каждой стороны в двухдневном инциденте с бросанием камней. [58] По сообщению киргизской стороны, граждане Таджикистана перекрыли дорогу к кладбищу, которым пользуются как жители киргизского села Кок-Таш, так и жители таджикского села Сомониен. В ответ жители Кок-Таша перекрыли водный канал, снабжающий Сомониен. По версии таджикской стороны, эти события произошли в обратном порядке. Хотя социальная ткань в этих деревнях была быстро восстановлена, такие инциденты показывают, как незначительные нарушения неписаных правил могут вызвать ожесточенные конфликты.[59]
Большинство наблюдателей называют демаркацию границы решением, которое снизит напряженность на кыргызско-таджикской границе. Действительно, более 25 лет Таджикистан и Кыргызстан не могли договориться о делимитации и демаркации границ. Карта Ферганской долины отмечена спорными и непрозрачными границами и территориальными единицами, известными как «анклавы», которые отделены от ее материка землями других стран. Похоже, что такие разногласия усугубляют существующие водные и земельные споры и разжигают экономическую неопределенность и межэтническую вражду.
Как упоминалось выше, вскоре после распада СССР Ферганская долина была дискурсивно представлена как нестабильный и кризисный регион, подверженный межконфессиональному насилию. Эти предположения были основаны на нормативной идее о том, что концепция территориальной двусмысленности является метонимом скрытого конфликта и опасности для объединенного населения. [60] В результате эти дискурсы характеризовали Центральную Азию как площадку для интервенции, побуждая международное сообщество войти в регион для смягчения конфликтного потенциала и содействия мирному развитию.Однако довольно часто эти инвестиции не превращались в спокойные и мирные границы. [61]
Одно из самых больших заблуждений национальных и международных наблюдателей заключалось в том, что более строгий пограничный контроль снизит конфликтный потенциал региона. В то время как укрепление пограничных служб и инфраструктуры может быть предпосылкой для современного национального государства, укрепление еще не урегулированных участков границы может оказаться сложным шагом для внедрения. Как подчеркнул Бичсель [62], в случае Баткенско-Исфаринской области пограничные посты и контрольно-пропускные пункты только усугубили существующую напряженность.Регион, где разные этнические группы давно сосуществуют в сети взаимозависимых сообществ, нуждался в более чутком и гуманном подходе. Как подчеркнула Мадлен Ривз [63], утверждение государственной территориальности в Ферганской долине часто пересекает границы родства, поклонения, дружбы, работы и торговли.
Вместо того, чтобы ремонтировать, ограждения из колючей проволоки, проверки паспортов и объездные дороги только еще больше разрушают существующий микромир. [64] Это явление объясняет, почему, например, объездная дорога, известная сейчас как «киргизская дорога», стала причиной разрыва между киргизскими и таджикскими селами.Применение государственной территориальности исключило таджикские общины от использования ранее общих пространств. В результате, как известно, обиженная таджикская молодежь забрасывает проезжающие машины камнями, что, в свою очередь, приводит к ответным мерам со стороны водителей и эскалации ситуации.
Анна Матвеева [65] определила границы как места, где сообщества проецируют свои страхи друг на друга, будь то страх быть окруженным и пойманным в ловушку или страх потерять территорию, активы и ресурсы.В некотором смысле страх становится катализатором формирования идентичности в трансграничных сообществах: он усиливает восприятие коллективной незащищенности даже в периоды спокойствия и способствует появлению сильных этнических идентичностей приграничных территорий, подкрепленных идеологиями новой государственности и ассоциациями «мы против них». [66] В свою очередь, даже мелкие споры в Центральной Азии могут приобретать черту этнической поляризации. [67]
При этом не прозрачные границы привели к эскалации конфликта в районе Баткен-Исфара, а, скорее, усиление внимания к безопасности за счет милитаризации границ изменило характер отношений в регионе.Строгие пограничные режимы часто способствуют нестабильности вместо того, чтобы укреплять хрупкий мир, затрудняя трансграничное перемещение через невидимые границы, которые долгое время регулировались установленными правилами, традициями и историей. В советское время границы, разделяющие современные Кыргызстан и Таджикистан, административно разделяли две советские социалистические республики. Соответственно, правила и договоренности, которые регулировали трансграничные отношения двух советских республик, были не такими строгими, как те, которые применялись к соседям СССР.Однако эта практика изменилась в начале 1990-х годов, когда внутренние административные границы, разделявшие общины Баткен и Исфара, внезапно превратились в международные границы, которые впоследствии отделили «нас» от «них».
По этой причине более строгий пограничный режим в Центральной Азии не обязательно олицетворяет более мирную социальную ткань. Вовлечение пограничников и использование военной техники с большей вероятностью выльют конфликт на совершенно новый уровень — до такой степени, что можно даже пересмотреть правдоподобность вышеупомянутых «катастрофических» писаний.Как показал конфликт под Ворухом в мае 2014 года, это уже не была «кетменская битва», поскольку в ней участвовали регулярные армейские подразделения, тяжелое вооружение и дипломатические ноты протеста. Как подчеркнули Джереми Слэк и соавторы, для многих политиков «безопасный» означает «милитаризованный», что неверно для людей, живущих на границах [68]. Например, преследование со стороны пограничных и иммиграционных агентов противоречит и часто нарушает понятие «безопасность человека». [69]
Соответственно, конфликт в Баткенско-Исфаринском районе обусловлен не спорными и прозрачными границами, а скорее «секьюритизацией» приграничных отношений, которая усугубляет существующие споры и разжигает неопределенность и вражду.Вместо того, чтобы уменьшить количество «боев кетменов», милитаризация границ обостряет напряженность, препятствуя дальнейшему продвижению к мирному разрешению местных споров.
Отсутствие рекомендаций по политике, основанной на фактахНеэффективное использование природных ресурсов или милитаризация границ довольно часто происходят из-за отсутствия принятия решений на основе фактов в регионе. Хотя формирование политики на основе фактов в основном прочно укоренилось в развитом мире, государства Центральной Азии еще не в полной мере ощутили преимущества принятия информированных решений.Такой подход предполагает применение систематических данных для постоянного улучшения политических решений. Разработка политики, основанная на качественных исследованиях и прикладном анализе, играет важную роль в выработке лучших вариантов политики, сокращении бедности, стимулировании экономического роста и повышении качества жизни.
Однако институциональный потенциал для проведения устойчивых и актуальных для политики исследований в регионе слаб. Одним из основных факторов, способствующих повсеместному разрыву потенциала в области государственного управления и прикладных исследований, является общее отсутствие инвестиций в возможности профессионального развития для государственных служащих и исследователей.Распад СССР и последующий упадок его учебных заведений наряду с отсутствием национального финансирования для спонсорства качественных исследований подорвали способность государств Центральной Азии проводить анализ, основанный на фактах. Кроме того, значительно снизился интерес международного академического сообщества к Центральной Азии (по сравнению с началом 1990-х годов).
В результате, поскольку правительства, международные доноры и субъекты гражданского общества часто не имеют доступа к достаточно обоснованным вариантам для информирования об устойчивых политических дебатах и обоснованных решениях, некоторые варианты политики отделены от реального контекста на местах, не учитывают первопричины проблемы и в худшем случае только усугубляют ситуацию.
Например, Мурзакулова и Местре [70] сообщили, что из-за реформ государственного управления пастбищные земли в Кыргызстане и Таджикистане управляются различными учреждениями с разными интересами и приоритетами, такими как союзы пастбищепользователей, государственные лесохозяйственные управления, а также коллективные и индивидуальные фермерские хозяйства. Такая фрагментация усложняет процессы эффективного управления пастбищами. Фактически, действующий Земельный кодекс Кыргызстана запрещает аренду пастбищ. Этот законодательный орган, введенный для смягчения деградации пастбищ, однако, не способствует снижению конфликтного потенциала Баткенско-Исфаринского региона.Напротив, таджикские общины часто дают взятки за незаконный выпас скота, что не только увеличивает потенциальные трения между таджикскими сельскими жителями и киргизскими пограничниками, но также может вызвать недовольство среди кыргызских общин. [71]
Кроме того, заниженное поголовье киргизских сельских жителей, которые также используют те же пастбища, что и таджикские сельские жители, способствует увеличению нагрузки на землю и более быстрой деградации пастбищ, что может привести к новым конфликтам из-за доступа к землям в будущем.Ресурсный центр джамоата Ворух [72] сообщает, что иногда таджикские пастухи, которым приходится проходить через территорию Кыргызстана, чтобы добраться до отдаленных таджикских пастбищ, не проходят «экологические контрольно-пропускные пункты» и подвергаются вымогательству денег со стороны пограничников, полиции и даже молодежи. банды. В качестве решения проблемы таджикские сельские жители часто нанимают кыргызских пастухов, чтобы облегчить транзит. Однако потенциальные потери таджикского скота также приводят к спорам, поскольку обычно нет письменного соглашения между таджикскими владельцами скота и киргизскими пастухами.
Соответственно, разработка политики на основе фактов может улучшить качество жизни в Баткенско-Исфаринском регионе. Формирование политики на основе фактов касается процесса разработки политики. Этот процесс должен быть рациональным и строгим и основываться на наиболее доступных, контекстуальных и экспериментальных доказательствах. Фактически, создание эффективных, действенных и подотчетных институтов как на национальном, так и на субнациональном уровнях было определено Организацией Объединенных Наций как одна из важнейших целей, которые должны быть достигнуты в рамках Повестки дня в области устойчивого развития на период до 2030 года.Такой осознанный подход может не только помочь смягчить трансграничную напряженность, но и помочь решить более широкий круг структурных проблем, преобладающих в регионе.
Угрозы радикального исламизма
Существует популярный дискурс как внутри, так и за пределами региона, что мусульманская радикализация стремительно происходит по всей Центральной Азии. Широко распространено мнение о том, что в регионе существует насильственный религиозно мотивированный экстремизм. Недавно Международная кризисная группа (ICG) [73] сообщила, что Исламское государство (ИГ) привлекает коалицию центральноазиатских джихадистов и сторонников и укрепляет сеть связей в регионе и близлежащих районах, включая Кавказ и Синьцзян.Группы воинствующих экстремистов набирают обороты, а правительства стран Центральной Азии используют эти угрозы для поддержки своих политических программ и ограничения гражданских свобод.
Как заключила ICG, [74] окружающая среда в Кыргызстане и Таджикистане благоприятна для радикальных групп, стремящихся к насилию, для создания своих опорных пунктов. Бедность, этническое разделение, слабость государства и стойкая коррупция, среди многих других факторов, привлекают некоторых экономически и социально маргинализированных киргизов, таджиков и узбеков к более радикальному исламу, поддерживаемому извне.По словам собеседников ICG, у «Хизб ут-Тахрир» уже есть тысячи членов в Кыргызстане, которые связаны с Исламским движением Узбекистана (ИДУ) и ИГ.
Действительно, на первый взгляд может показаться, что применение такого дискурса к Баткенско-Исфаринскому региону может быть весьма актуальным. В 1999 и 2000 годах юг Кыргызстана был захвачен воинствующими панисламистскими экстремистами ИДУ во главе с Джумой Намангани. Несколько сотен боевиков устроили беспорядки в Баткенской области, терроризируя жителей села и взяв заложников, в том числе высокопоставленных киргизских чиновников и японских геологов.Около 60 человек были убиты на киргизской стороне во время боев с воинствующими экстремистами в 1999 и 2000 годах. Хотя с тех пор в Кыргызстане не было таких вторжений экстремистов, ICG предупреждает, что ИДУ имеет спящее присутствие на юге Кыргызстана, в то время как некоторые из его членов недавно появились в качестве вербовщиков для тех жителей Центральной Азии, которые хотят поехать в Сирию. [75]
Тем не менее, несмотря на устрашающие прогнозы о том, что регион погружается в пучину радикального исламизма, на данном этапе мало свидетельств, подтверждающих идею о том, что Центральная Азия в значительной степени пронизана насильственными исламскими экстремистскими организациями.[76] Джон Хизершоу и Дэвид Монтгомери [77] утверждают, что угроза насильственного экстремизма в регионе имеет меньшие масштабы и иную форму, чем та, которая определяется в публичных дискурсах, поскольку она изолирована, локализована и сдерживается секуляризацией как во многом это вызвано радикализацией. В период с 2001 по 2013 год в Центральной Азии было зарегистрировано только три нападения, заявленные насильственными исламскими группировками (в общей сложности 11 погибших), в то время как из 51 организации, включенной в Список иностранных террористических организаций Госдепартамента США, только двое — ИДУ и Союз исламского джихада — имеют какие-либо связи с Центральной Азией.
В открытом письме в ICG относительно сообщения об исламской радикализации в Центральной Азии группа ученых из Центральной Азии подчеркнула, что «ложные и методологически слабые выводы» ICG могут привести к ряду ошибочных предположений, проблем и решений в политике реагирования. окружающая среда Центральной Азии. [78] Подписавшие это письмо подчеркнули, что нет связи между бедностью и низким уровнем образования и желанием присоединиться к воинствующим экстремистским группам, а также рост числа нетрадиционных религиозных групп не является показателем роста насильственного экстремизма.Ученые отмечают, что такие необоснованные утверждения наряду с отсутствием строгой методологии влияют на политику и лиц, принимающих решения в правительстве и международных организациях, чтобы они поверили в существование неминуемой угрозы безопасности со стороны ислама и разработали быстрые ответные меры в виде политики безопасности в отношении религии. .
ICG немедленно отреагировала, приветствуя обмен мнениями и идеями, чтобы лучше понять конкретные и многочисленные факторы, которые могут привести к радикализации.Само существование таких противоречивых подходов к пониманию исламской радикализации в Центральной Азии демонстрирует, что эта вызывающая всеобщую озабоченность тема является чрезвычайно спорной. Нет даже соглашения о том, сколько выходцев из Центральной Азии уехало в Сирию и Ирак, чтобы присоединиться к ИГИЛ. По данным Польского института международных отношений, Центральная Азия отправляет гораздо меньше боевиков в Ирак и Сирию, чем страны Европы, Ближнего Востока и Северной Африки. [79] В отдельных штатах 1 из 14 400 туркмен, 1 из 40 000 таджиков, 1 из 56 000 киргизов, 1 из 58 000 узбеков и 1 из 72 000 казахов стали иностранными боевиками в Сирии.[80]
Польский институт международных отношений сообщает, что в некоторых странах Ближнего Востока и Северной Африки эти цифры еще более поразительны. Например, 1 из 6 500 в Ливане, 1 из 5 300 в Иордании, 1 из 7300 в Тунисе, 1 из 18 200 в Саудовской Аравии и 1 из 22 000 в Марокко пополнили ряды иностранных боевиков в Сирии и Ираке. В Европе 1 из 11 700 в Боснии и Герцеговине, 1 из 23 800 в Бельгии и 1 из 55 200 во Франции отправился воевать на сторону исламских радикалов в Сирии и Ираке.[81]
Тем не менее, несмотря на убедительные заявления Польского института международных отношений, разброс оценок фактических новобранцев из Центральной Азии значительно различается. Индира Жолдубаева, Генеральный прокурор Кыргызской Республики, сообщила, что около 500 граждан Кыргызстана воюют в Сирии и что еще 500 граждан Кыргызстана, связанных с террористическими организациями, были раскрыты кыргызскими спецслужбами. [82] Государственный комитет национальной безопасности Кыргызской Республики также подтвердил, что около 400 граждан Кыргызстана в настоящее время находятся в Сирии, еще 60 вернулись в Кыргызстан и были привлечены к ответственности, а 51 человек был убит в Сирии.[83] В Таджикистане, по официальным данным, до 700 граждан Таджикистана присоединились к ИГИЛ в Сирии. [84] Министерство внутренних дел Таджикистана заявило, что, по его данным, 1100 граждан Таджикистана воюют на стороне ИГИЛ в Сирии и Ираке. [85]
Однако относительно низкий интерес жителей Центральной Азии к присоединению к радикальным исламским организациям не делает проблему устаревшей. Недавние террористические акты в торговом районе Стокгольма, в стамбульском ночном клубе Reina и на станции метро в Санкт-Петербурге привлекли к себе внимание уроженцев Центральной Азии; [86] и хотя практически невозможно объективно оценить угрозы, исходящие от насильственных экстремистских организаций для Кыргызстана или Таджикистана, существующие свидетельства, хотя и скудные, показывают, что жители Центральной Азии действительно радикализируются и присоединяются к группам боевиков в Сирии и Ираке.Профилируя таджикских боевиков в Сирии и Ираке, Эдвард Лемон сообщил, что большинство этих боевиков были завербованы в России и пересекли границу Турции, чтобы добраться до Сирии. [87] Однако не существует базового профиля, который подходил бы всем, кто побывал в Сирии: некоторые боевики получили формальное религиозное образование; некоторые работали на низкооплачиваемой работе; некоторые имеют высшее образование. [88] Между тем, в Сирию и Ирак побывали как мужчины, так и женщины. Другими словами, различное происхождение радикализированных жителей Центральной Азии демонстрирует, что понимание причин радикализации одним линейным способом является редукционистским и даже вводящим в заблуждение.
Соответственно, было бы слишком упрощенно предполагать, что жители села Исфаринской и Баткенской областей особенно склонны к радикализации. Скудные природные ресурсы, экономическая отсталость, спорные границы и неудовлетворенные потребности людей не обязательно приводят к религиозно мотивированному экстремизму. Тем не менее, Центральная Азия остается одним из самых нестабильных и уязвимых регионов мира со слабыми политическими институтами и низкими экономическими показателями. Отсутствие религиозных знаний, социальная изоляция и привлекательность антисекулярных политических идей могут вдохновить жителей Центральной Азии присоединиться к воинствующим экстремистским организациям.Как сообщили исследователи Центральной Азии в своем письме в ICG в 2017 году [89], факторы, которые приводят к радикализации мусульман, являются специфическими, множественными и преимущественно нерелигиозными. Таким образом, необходим более тонкий и методологически строгий подход для понимания этого явления и его значимости для таких регионов, как Баткен и Исфара.
Заключение
Несмотря на преобладание работ, посвященных конфликту в Ферганской долине, литература о конфликтном потенциале в приграничных районах Кыргызстана и Таджикистана довольно ограничена.Тем не менее, количество мелкомасштабных столкновений и напряженности на границах Баткенской и Исфаринской областей неуклонно растет. Соответственно, эта статья была направлена на то, чтобы внести свой вклад в понимание онтологии эскалации конфликта в этом районе и выявить факторы, которые усугубляют напряженность между сообществами.
Краткий обзор эскалации конфликта в Баткенско-Исфаринском регионе показал, что трансграничный конфликт в Центральной Азии нельзя объяснить одним линейным образом и свести к вариации изначальных межэтнических противоречий.Есть много факторов, которые могут объяснить враждебность между сектантами. В этой статье определены четыре движущих фактора, которые усугубляют напряженность и препятствуют восстановлению мирной социальной ткани в Баткенско-Исфаринском регионе: неурегулированные наследие советского прошлого, неэффективное использование природных ресурсов, милитаризация границ и отсутствие доказательной базы. создание политики.
Поскольку эта работа была продиктована нормативными требованиями, автор надеется, что национальные субъекты и международное сообщество внесут изменения, необходимые для предотвращения возникновения конфликтов и превращения Баткенско-Исфаринского региона в место, свободное от споров и враждебности.Наконец, фольклор Центральной Азии приписывает своим народам аспекты дружбы и гостеприимства. Для доказательства этого утверждения должны быть эмпирические основания.
Об авторах
Доктор Кемел Токтомушев — научный сотрудник Института государственной политики и управления Университета Центральной Азии (УЦА) и доцент кафедры политологии Школы искусств и наук УЦА. Токтомушев имеет обширный опыт работы как в Западной, так и в Центральной Азии, и его основные исследовательские интересы сосредоточены на безопасности режима, виртуальной политике и неформальной политической экономии в Центральной Азии.Токтомушев является автором книги Кыргызстан — Безопасность режима и внешняя политика , опубликованной Routledge, Великобритания. Токтомушев имеет степень доктора политических наук Университета Эксетера и степень магистра международных отношений Лондонской школы экономики. Он также является выпускником программы Executive Education Гарвардской школы Кеннеди.